Но редакторы воспоминаний и мемуаров не пишут (во всяком случае, мне такие книги не попадались), видимо, потому, что каждодневное общение с сотнями страниц[4] писанины, пусть и чужой, убивает желание добавить к ним еще и собственные опусы.[5] И я смог обратиться к этой главе, только отстранившись от нее двенадцатью годами жизни и четырьмя или пятью работами, которыми пришлось заняться после ухода с поста главного редактора «Известий», только когда многое уже отболело, острота восприятия былых событий несколько притупилась, история многое, хотя и далеко не все, расставила по своим местам. Впрочем, при всем этом я не убежден, что волна прошлого не утопит желание вновь оживить эти прекрасные, но в то же время, говоря словами И. А. Бунина, окаянные дни и ночи. Хотя писать я стараюсь все-таки не об «Известиях» и тем более не о себе. В зарисовках той, теперь уже далекой поры читатель, надеюсь, рассмотрит ее политические и нравственные особенности, во многом предопределившие судьбу страны, которая тогда называлась Советским Союзом.
10 апреля 1984 года я приехал в Киев, чтобы провести там зональное совещание собственных корреспондентов газеты «Правда», работавших на Украине. Тогда это был внушительный отряд журналистов — 12–14 человек, у каждого «вотчина» по 2–3 области, народ опытный, известный не только в республике, цену себе мужики знали. Я всего лишь полтора года назад был назначен заместителем главного редактора «Правды», и они, думаю, немножко проверяли меня на «хлипкость». За четыре дня совещания журналисты представили мне такую картину научно-технического упадка, кадровых ошибок, социальных проблем, бюрократической волокиты и прочей «прелести», что стало ясно: надо идти к Щербицкому.
В. В. Щербицкий, член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК компартии Украины был фигурой отнюдь не республиканского уровня. Его влияние и авторитет в КПСС в целом и по всей стране были очень существенны. Да и отношение людей к нему тоже как-то выбивалось из рамок казенно-притворного восприятия наших «вождей». Как это ни покажется странным, нынче я бы сравнил его в этом плане с М. Ш. Шаймиевым — такое же ровное, уверенное поведение, взвешенные суждения, доступность, хотя понятно, сколь разнится социально-психологическая атмосфера в современном Татарстане и на Украине середины 80-х годов, да и масштабы деятельности этих фигур несопоставимы. Во всяком случае, мнение, слово, а тем более распоряжение Владимира Васильевича были непререкаемы.
Он меня принял сразу же, как только помощники доложили о такой просьбе, — зам. главного редактора «Правды» в партийной иерархии стоял на особом месте. Мы просидели с ним почти два часа, собрав в приемной целую толпу визитеров. Конечно, Щербицкий знал обстановку в республике не хуже, чем корреспонденты газеты, но он выслушал все, что я смог ему рассказать, почти не перебивая, иногда только просил что-то уточнить и делал пометки в лежавшем перед ним блокноте. Потом он перескажет этот разговор руководству компартии республики и даст указание «пройтись» по всем затронутым вопросам, подготовить необходимые решения. Пока же договорились, что он найдет время переговорить со всеми работающими на Украине правдистами, чтобы они могли дополнить представленную ему информацию конкретными фактами и адресами. Добавлю, что Щербицкий действительно это сделал.
Утром 17 апреля я вернулся в Москву. Хорошо помню эту дату потому, что было не просто воскресенье, а еще и день Ленинского субботника. Пришлось прямо с вокзала ехать в редакцию — в «Правде» к традициям, заложенным Ильичом, относились серьезно. Комплект соответствующей одежды у меня там был, переоделся, пошел убирать мусор на близлежащей улице. В 16.00 работу закончил — надо было читать материалы для завтрашнего выпуска «Правды», завтра моя очередь быть дежурным редактором.
18-го — как всегда: в 10 часов заседание редколлегии, к 12 начинается плотное заполнение газетных полос, все дежурные службы — наборщики, верстальщики, корректоры, бюро проверки, представители редакционных отделов — работают с полной нагрузкой. Шесть телетайпов «Правды» обгоняют друг друга, отбивая материалы информационных агентств. 8 стенографисток принимают срочные сообщения собственных корреспондентов из всех регионов СССР и из 50 стран мира, несрочные будут принимать ночью или рано утром. Курьеры привозят и приносят официальные материалы — из ЦК КПСС, из Совета Министров СССР. Ад кромешный!
Но к 14.00, точно по графику, я уже отправлял в типографию последние материалы. Можно было не сомневаться, что газета выйдет без опоздания. Не ко времени загудел зуммер селектора. Взглянул: светится 24-я кнопка — главный редактор.
— Иван, сдай номер ответственному секретарю, — распорядился В. Г. Афанасьев, который тогда возглавлял «Правду». — Тебя срочно Зимянин[6] вызывает.
— Зачем? — спросил я.
— Не знаю, он не сказал.
М. В. Зимянин долгое время сам редактировал «Правду» и знал, что это значит — сдернуть редактора, ведущего номер, на «полдороге». Значит, что-то серьезное.
По пути на Старую площадь я перебрал в уме несколько вариантов и решил, что на меня пожаловался Щербицкий. Слишком уж много я ему наговорил.
Зимянин ждал меня. Больше в кабинете никого не было.
Он пригласил сесть к столу заседаний — у всех начальников стояли, да и теперь стоят в кабинетах такие столы, — сам устроился напротив, заказал чай. Я мгновенно успокоился: когда устраивают выволочку, обходятся без чаев.
— Внимательно за тобой слежу, — начал Михвас, как мы между собой звали Зимянина. — Это ведь по согласованию со мной он отдал тебе и идеологию, и распорядительские функции. Как, совладал с ними?
— Да вроде бы совладал, Михаил Васильевич, — осторожно ответил я. — Вот только что у директора издательства 16 квартир выбил, теперь очередь на жилье совсем ликвидируем. А по отделам все нормально. Правда, партийный отдел после ухода Селюка — вы же его хорошо знаете — все еще лихорадит. Зато военный теперь в полной форме — Тимуру-то адмирала присвоили.[7] Остальные отделы работают нормально.
— Вижу, вижу, — в своей скоростной манере сказал Зимянин, его речь всегда была очень быстрой. — Но вот какое дело: мы думаем направить тебя на «Известия». Справишься?
— Михаил Васильевич, да вы что! — изумился я, расплескав чай. — Да я же замом-то еще двух лет не проработал!
— Ну и что, что не проработал! Афанасьев говорит, что он в тебе свою замену видит. Мы же не просто так, с бухты-барахты, тебе говорим, а изучили вопрос. Это уже и с Михаилом Сергеевичем, и с Константином Устиновичем согласовано. Берись! Там положение тяжелое.
