Если теперь университет с его широко известным медицинским факультетом переедет в Новосибирск, старый культурный центр Сибири будет окончательно «ликвидирован».
На следующий день после полудня мы выступили в обратный путь. Я познакомился на пароходе с профессором Томского университета, который собирался ехать через Новосибирск на Бийск, чтобы вблизи города Улала[19] на Алтае организовать новый курортный комплекс. Он был убежденным членом партии и гордо носил высокий орден на груди, орден, приносивший ему месячную ренту в 40 рублей. Профессор показал мне генеральный план курорта, который он, медик, сам спроектировал.
Курорт был задуман грандиозно, как и все что проектируют русские, с банями, лечебными корпусами, парками, бассейнами, подиумом для музыкальной капеллы и со всем прочим, что положено.
— Да, — подмигнул он мне, — еще пара годочков, и мы и здесь обгоним Европу. На Алтае есть все мыслимые минеральные источники. Не хватает только пары железнодорожных линий.
Я знал, как обстоит дело с железнодорожными линиями на Алтае и вообще в СССР, и промолчал.
Выпьем за строительство социализма, — он чокнулся со мной стаканом водки, и я невольно подумал о пролетариях на нижней палубе, на чьих спинах мы, пассажиры первого класса, сидели.
Взгляните на рыбаков вон там на берегу, которые должны ловить рыбу согласно московским планам, — сказал я. — Они тоже верят в социалистический рай? Они ждут уже 15 лет исполнения своих желаний, товарищ профессор, и сегодня этим людям приходится хуже, чем раньше. Конечно, им и раньше было не позавидовать, им нужно было ловить рыбу и ее продавать; но пара копеек имела все-таки конкретный смысл, они могли даже если и не многое, но кое-что купить. Сегодня, как и раньше, они ловят рыбу, но теперь они должны выполнять предписанный им слишком высокий план, а деньги, которые они получают, не имеют цены.
— Дорогой товарищ, почитайте вы наконец газеты! Как счастливы эти люди! И как счастливо будут жить их дети и внуки! Собственно, мы этого уже достигли. Первого января, когда начнется второй пятилетний план, уровень жизни этих людей увеличится втрое. Сталин это ясно сказал. Вы должны непременно читать газеты. То, что вы видите своими глазами, создает у вас неправильное представление о нашей системе!
Вот это, про газеты, я слышал уже неоднократно.
Анекдот, который на эту тему ходил в Новосибирске, выглядел следующим образом:
Учитель рассказывает в Москве школьникам о новой большой фабрике, которая построена на Тверской улице в таком-то и таком-то месте. Встает маленький Ваня и говорит:
— Я живу напротив этого места, товарищ учитель, но там уже пять лет стоит только забор.
— Дурачок. — отвечает на это учитель. — читай газеты, там это написано черным по белому.
Я все время спрашивал себя, верят ли эти партийные товарищи действительно во все обещания или только делают вид, потому что сами принадлежат к привилегированному классу и не страдают от нужды и голода в эти тяжелые времена.
В следующую ночь мы из-за сильного тумана встали на якорь и только утром смогли двигаться дальше. Шел дождь, завешенный серым пейзаж стал тоскливым, и все казалось мне еще более плоским и бесконечным — гигантская сибирская равнина.
Я учил глаголы, изо всех сил старался больше говорить и постепенно заметил, что уже могу более или менее общаться. Я чувствовал себя все более комфортно на пароходе, и стало жалко, когда к вечеру шестого дня мы медленно приблизились к Новосибирску.
Организация. Профсоюз. Голод.
Тем временем я снова начал работать. Я дал себе задание положить все силы на то, чтобы получить твердый независимый объем работы и помощников. Сначала мне удалось добиться того, чтобы работать не вечерами, а днем, вместе с другими инженерами.
После того как я закончил проект привокзальной площади, мне хотели поручить разработку деталей проекта здания вокзала. Я решительно оборонялся, поскольку сказал себе: сейчас или никогда ты получишь в России самостоятельную работу. Я объяснил своему шефу, почему не хочу браться за это дело. Мне совершенно неинтересно было прорабатывать готовый проект других архитекторов, в особенности еще и потому, что в планах и структуре здания вокзала я видел принципиальные ошибки, которые требовали полной переработки проекта. Готовые фундаменты зала ожидания были взорваны прошлой зимой, поскольку их закладывали по старому проекту, сделанному за два года до того в Киеве. Архитекторам Новосибирска этот проект не понравился. Они разработали новый проект и добились, чтобы фундаменты взорвали.
После этого еще многое переделывалось, те или иные согласующие инстанции что-то меняли, залы и помещения становились больше, так что сейчас было решено часть новых фундаментов взорвать во второй раз. Я считал все это безумием, поскольку, по моему разумению, самый первый проект был лучшим и каждое новое изменение только усложняло дело.
Тем не менее шеф все-таки пытался поручить мне деталировку проекта, и поскольку мне не удавалось настоять на своему обратился к президенту нашего управления. Этот молодой тридцатилетний партиец тотчас встал на мою сторону и пообещал мне разработку других новых проектов. Он попросил только сделать экспертизу существующего проекта вокзального здания, головной боли управления. Как раз начали раздаваться звуки новых взрывов, и ГПУ заинтересовалось этой стрельбой. Началась тайная закулисная игра, во время которой мне стали ясны смысл и значение различных организаций — ГПУ партии, профсоюзов.
Высшая инстанция каждого управления — так называемый «треугольник», коллегия из трех человек, в которую входят шеф управления, шеф партийной ячейки и председатель профсоюза предприятия. Все трое — члены партии. Из этих троих, как правило, один еврей, часто два члена треугольника евреи, как например в штабе дивизии, который располагался на верхнем этаже нашего здания. Здесь генерал, командующий дивизией и глава партийной ячейки штаба, были евреи.
Далее, каждое управление имело два небольших отдела, чья деятельность была засекречена: военный отдел, в нашем случае — штаб дивизии, и отдел ГПУ. Немногие члены партии управления или предприятия образуют замкнутое сообщество. Они играют роль полицейских частей, которые строго контролируют исполнение распоряжений Центрального Исполнительного Комитета в Москве. Отдельные члены партии распределены таким образом, что в каждой рабочей группе от пяти до двадцати человек имеется член партии. Партия очень тщательно отбирает своих членов. Приему в партию предшествует предусмотренный законом трехлетний кандидатский срок, который ввиду постоянных ограничений приема и численных квот на практике составляет от восьми до десяти лет. Новые поколения партийцев рекрутируются из детей старых членов партии, из товарищей, имеющих хорошие связи с партией, и, насколько возможно, из тех, кто имеет первоклассное пролетарское происхождение. Дети членов партии, которые получают лучшее государственное образование, называются приблизительно до пятнадцатилетнего возраста «пионеры», до двадцатипятилетнего — «комсомольцы», а затем они становятся «коммунистами». «Коммунист» означает всего лишь «член партии». В то время как партия — это элитные части, профсоюзы объединяют всех работающих.
