На первом этаже огромный зал и анфилада комнат увешаны охотничьими трофеями: клыкастые головы кабанов, ветвистые рога оленей, чучела животных и птиц, что водится в угодьях. В столовой то же — головы, клыки, рога…
— Второй этаж занимают комнаты для гостей, — стараясь быть бесстрастным, переводит Лёва. — Сто комнат…
Нас приглашают к столу.
Благодарим, думая, что дом отдыха для республиканских солдат и офицеров, выздоравливающих после ранений, тут получился бы отличный. Каждый раз, когда из-за плеча появляются руки слуги, чтобы убрать посуду, что-то подать, я вздрагиваю от непривычки. Ребята, мои соседи, — тоже. От вин отказались. С превеликим удовольствием тянули прохладный апельсиновый сок.
Легкий и сытный обед закончен. Благодарим управляющего, повара, слугу. Они отвечают церемонно, но с некоторым удивлением. На их лицах словно написано: «Не нас — хозяина надо благодарить». «Поблагодарим», когда встретим франкистских летчиков в небе. Правда, надеемся, что «благодарность» будет столь горяча, что не все довезут ее до своей базы.
Возвращается Лёва, уходивший звонить по телефону. Кивает: «Все в порядке».
Уточнив погоду на маршруте, вылетаем. На высоте 3500 метров чувствуем себя хорошо. Моторы не греются. Внизу опять голый, без ориентиров ландшафт.
Под крылом — аэродром Кабеса-дель-Буэй. На земле зажгли дымовую шашку, чтобы нам легче было определить направление и силу ветра при посадке. Распускаю эскадрилью по одному, а шедшее замыкающим звено остается прикрывать нас. Хотя истребителей противника на этом фронте как будто бы и нет, во всяком случае их появление над аэродромом маловероятно, фронтовой порядок надо поддерживать с первого дня. Это — закон, и нарушать его никто не имеет права.
Садимся нормально, но впритирку. Аэродром еще не достроен. Техники показывают нам места стоянки. Заруливаю на свое, выключаю мотор, вылезаю и оказываюсь в объятиях своего Хосе.
Начальник штаба эскадрильи докладывает, что все в порядке, и знакомит с командиром авиационной базы полковником Антонио. Михаил Викторович говорит, что Антонио — один из руководителей подавления путча анархистов и троцкистов в Барселоне в мае 1937 года.
Осматриваем аэродром. Вокруг — груды камней, валуны. К работе готова одна полоса. Размеры очень ограниченные. Взлетать можно парами, а садиться по одному. Пылища невероятная. После взлета одной машины остальным придется действовать словно в тумане. Неприметно для себя удрученно покачиваю головой. Слышу голос полковника Антонио. Кригин переводит:
— Командир авиабазы заверяет, что строительство будет завершено в два-три дня.
Благодарю. Меня беспокоит — пыль на посадке и взлете будет очень мешать. Вот что плохо.
Решаем сразу же ехать на КП командира корпуса. Надо осмотреть линию фронта, отметить характерные ориентиры на фронте и по маршруту, а завтра провести первый боевой вылет. На аэродроме останется только дежурное звено.
С НП командира корпуса осмотрели фронт. Четко определили ориентиры, отметили артпозиции мятежников, их НП на водокачке и вернулись на базу. Настроение приподнятое. Еще бы — мы на фронте, а утром не тренировочные полеты, а боевая работа.
Вечером мы попросили полковника Антонио рассказать о подавлении мятежа анархистов и троцкистов весной 1937 года. Полковник долго раздумывал, с чего начать. Потом пожал плечами, улыбнулся. Сначала кратенько он познакомил нас со своими биографическими данными.
Родом он из Барселоны. Родители — аристократы. Рос Антонио не зная слов «нельзя», «нет». В обстановке «семейного анархизма». Доброго мало было в душе. Зато много своеволия да капризов. Что ж удивляться, если потом, в студенческие годы, он стал анархистом самого «революционного» направления, не признававшего никакой власти, никакого порядка. Участвовал в студенческих волнениях, был исключен из университета. Высшее образование завершил во Франции. Но во Франции он не только окончил университет. На заводе, где проходил практику, Антонио встретился с коммунистами. Горячо спорил с ними, защищая свои анархистские убеждения. Но в спорах неизменно терпел поражения. Его «высокие идеалы» анархизма разбивала повседневная жизнь, быт рабочих, их бесправие, эксплуатация.
В общем, в Испанию Антонио вернулся коммунистом. Работал инженером на заводе «Испано-Сюиза», вел партийную работу, а с началом мятежа Франко он пошел в ряды республиканской армии. В боях под Мадридом его ранило. Госпиталь, отпуск на лечение. Барселонский мятеж застал Антонио в родном городе. Это было 3 мая.
Антонио явился в партийный комитет, где получил назначение командовать одной из частей. Она была сформирована из рабочих и хорошо проявила себя в боях с мятежниками. Путч подавила довольно быстро, за два дня. В одном здании сектора, которым командовал Антонио, группа анархистов оказывала отчаянное сопротивление. Руководил группой анархист, который когда-то был очень хорошим товарищем Антонио. Полковник решил сам пойти к анархистам, чтобы убедить их в бесполезности борьбы. Договорились о прекращении огня, и Антонио направился к бывшему другу. Встретили его довольно мирно, но едва речь зашла об ультиматуме, анархисты схватились за оружие, грозились пристрелить «агитатора».
Больше двух часов оставался Антонио среди анархистов в обстановке враждебности и возможной провокации. Однако он смог доказать большинству, захотевшему его слушать, контрреволюционность действий анархистов, наносящих удар в спину республики. Анархисты решили прекратить сопротивление.
Антонио вышел из здания, направился к своим, и тут ему в спину ударило несколько выстрелов. Парламентер был тяжело ранен. Однако Антонио успел отдать приказ, чтобы по анархистам не стреляли. И это было правильно. Сдавшиеся сами расправились с провокатором.
Снова госпиталь. Едва подлечившись, Антонио попросил отправить его на любой пост в действующую армию. От положенного отпуска отказался категорически. Слишком тяжелый период переживала республика. И он стал строителем.
— Только пока! Пока! — настойчиво повторял Антонио переводчику.
Что ж, коммунист всегда остается коммунистом. Командир базы и строитель был храбрым бойцом. Мы в этом убедились позже.
Ночь мы провели спокойно. Спали крепким сном. Утром я поинтересовался у Хосе, почему поселок, где мы находимся, называется Кабесой-дель-Буэем.
— По своей конфигурации этот поселок, — ответил Хосе, — похож на голову большого быка…
Действительно, с высоты птичьего полета Кабеса-дель-Буэй напоминал голову мифического быка с мускулистой шеей.
