Она поставила горячий чай, молоко, хлеб. И Лев, с аппетитом кушая, говорил о том, что как дорога для христианина простая пища — хлеб насущный.
— Я вот в своих путешествиях больше питаюсь сейчас хлебом и огурцами и чувствую себя сытым и спокойным.
Паша поделилась о своём желании посвятить себя всецело только Господу.
— Да благословит вас Господь, — сказал Лев, — лучшего нам и мечтать не нужно. А я вам скажу откровенно, — продолжал он, — думаю и никогда не жениться, всё отдать Иисусу. Обет я, конечно, не давал, но стремлюсь.
— Много, много силы для этого нужно, — сказала Паша, серьёзно смотря на юношу.
Эти слова врезались ему в душу и прошло много лет, но он их помнил, и, пройдя опыт жизни, большой жизни, убедился, что для большой жертвы нужна и большая сила. Чем больше присматривался Лев к Паше, тем более внутренне восхищался ею. Он как бы не видел её внешнего облика, он не замечал даже какого цвета её глаза, вьются или гладкие её волосы, полная или худая она внешне, он только видел и ощущал перед собой чудную душу живой христианки, живущеё любовью к Богу и к ближним. Он узнал, что Паша не только трудится тем, что посещает тут узников, питает их, много шьёт, работает, чтобы поддержать материально их, он узнал, что она каждую свободную минуту работает над Словом Божиим и имеет большую переписку с различными страдающими, неся им утешение, со многими друзьями из молодёжи и проповедниками.
Послышались тяжёлые шаги, дверь отворилась, и в комнату вошёл огромный белый старик в лаптях. За ним шёл высокого роста, статный бледнолицый молодой человек, тоже в промокших лаптях. Это был родной брат Паши — Гоша. Вошёл третий — средних лет приземистый мужчина в крепких больших сапогах. Несмотря на то, что вид их говорил, что они очень устали, лица их улыбались. Лев сразу догадался, что это братья.
— Это брат приехал посетить нас, — сказала Паша. Они обнялись, поцеловались как самые близкие друзья.
— Редко, редко к нам гости попадают, — сказал старик, разувая лапти, — вот Бог прислал... Вы от какой общины?
— Я не от общины, — сказал Лев улыбаясь.
— Так, значит из Москвы, от Союза прислан посетить?
— Нет, не от Союза.
— Так от кого же?
— От Самого Господа, который любит вас больше, чем Союз.
— Ну, беседу после, после, — сказала Паша, — она поставила на стол дымящиеся щи, а Лев помогал братьям умываться. Поблагодарив Бога за приезд брата, сели за стол и поблагодарили Его ещё за пищу.
— А скажи, брат, — сказал высокий юноша, — ты много посетил заключённых, ссыльных, видал, как они питаются, а были ли такие вкусные щи, как здесь вот мы узники кушаем?
— Нет, ничего подобного я не видел. Большее слёзы, лишения, — сказал Лев.
Старик положил ложку, которой хлебал щи и, кивнув головой на Пашу, сказал: «С ранней юности она была радостью в общине и теперь нас всё утешает, кормит ».
— Вы неверно говорите, брат, — сказала Паша, ставя ещё тарелку с хлебом, — Это не я — это ведь Господь.
— Это верно, верно, — подтвердили все.
Паша убрала со стола, и Лев со слезами на глазах, начал рассказывать неизвестные узникам события последних дней. Закрывались общины, отбирались молитвенные дома, многие пресвитера, союзные благовестники оказывались наемниками, бросали стада — верующих, и бежали, оставив дело Божие, чтобы спасти благополучие своих тел. Некоторые писали в газетах, что они отказываются от веры, вновь насмехались и позорили Распятого. «Выход один, — говорил Лев, — это как в книге Есфирь: поднять вопль к Богу. Только Он Один может спасти народ Божий от уничтожения».
Преклонив колени, они ещё и ещё вопияли к Богу, моля о разрушенных, покинутых общинах, моля о рассеянных, обездоленных верующих, чтоб не оскудела вера ни в ком. Когда поднялись с колен и вытерли глаза свои, то брат старец бодро сказал:
— А мы вас, брат, порадуем. Ну-ка, Паша, давай...
Из соседней комнаты Паша вынесла скрипку, гитару, мандолину. Паша взяла гитару, а юноша, улыбаясь, радостно, как-будто он был самый счастливый человек в мире — скрипку. Под звуки струн сильные голоса запели сильную песнь христиан: «Радость, радость непрестанно, Будем радостны всегда,
Луч отрады Богом данный, Не погаснет никогда».
— Да! Действительно, — думал Лев, смотря на них, — ни тюрьма, ни разлука с ближними, ни тяжёлая работа, не гасит радости. Кто они? НЕПОБЕДИМЫЕ!!! Люди с чистой душой и совестью, люди, несущие всем мир и любовь! А они всё пели: «По следам пойдём Христовым, Будем льнуть к рукам Его,
Чтоб под бременем суровым Не пропасть нам без Него! »
Среди мужских голосов ясно выделялся чудный дискант Паши. Гармония звуков песни наполняла комнату и, казалось, поднималась к самым небесам. Наклонив голову, Лев слушал и думал о Паше:
«Что за чудная христианка! Она умеет не только шить, не только писать письма, готовить и стряпать, она замечательно поёт, играет. Всё лучшее в человеке: любовь и искусство — соединилось в этой душе.
— А ты что, брат, на мои сапоги-то смотришь? — сказал низкий приземистый человек, — думаешь мои? А братья в лаптях? Это нам одни на троих дают. Это мы по очереди носим.
— Однако, — сказал старичок, беря рукавицы, — как ни добро начальство наше, а нужно быть аккуратными. Скоро и поверка. А ты, брат, — обратился он ко Льву, — если хочешь посмотреть, как мы живём, идём с нами.
— С удовольствием, — воскликнул тот.
Поговорив с охраной и сказав, что приехал брат, они получили разрешение провести Льва к ним в барак. Длинное большое помещение, нары, кучки людей, то играющих в карты, то непрерывно извергающих мат, ссорящихся между собой.
— Тяжело нам среди них, — сказал брат в сапогах, — но они нас не трогают.
— Нас все уважают, — заметил высокий юноша. — А вы, брат, приходите к нам завтра на работу, посмотрите, как мы работаем. Паша знает дорогу.
— Непременно, непременно приду, — сказал Лев, прощаясь с братьями.
Вечерело... Тайгу окутывал таинственный сумрак. Слышался временами крик: «Кто идёт?» И опять всё тихо. Лев мечтал провести вечер в беседе с Пашей. Но она категорически заявила, что он с дороги имеет очень утомлённый вид, и она укладывает его спать. Как ни возражал он, ничего не помогло.
— Я ложусь на полу, — заявил решительно он.
— Нет. Я здесь хозяйка, не возражайте. И я старше вас.
Не с сестринской, а с материнской заботой она приготовила ему постель, и ещё раз поблагодарив Бога, они легли спать. Лев тут же уснул после большого пути, а Паша, засветив маленькую керосиновую лампу, долго писала письма. А потом, постелив старенькое пальто, она легла на полу. Всё мягкое из постели она отдала брату и тихо, безмятежно уснула детским спокойным сном. Спала тайга, была тёмная ночь. А на небе ярко горели и не сгорали чудные сибирские звёзды. Своими лучами они готовы были указать каждому идущему путь, верное направление. Они светят и теперь.
