Короткого зимнего дня не хватало, бои продолжались и ночью.
Истощенные, сильно поредевшие, израненные войска армии - дивизии, бригады, кавалерийские части, в которых активных штыков или сабель оставались считанные сотни и даже десятки, - сводились в группы. Но и эти группы через день-два таяли.
Полоса обороны 16-й армии сузилась до предела - с восьмидесяти до сорока километров. Отойдя от Клина, Истры и Солнечногорска, армия лишилась прочной и стойкой опоры. Бои шли не только на Волоколамской и Ленинградской шоссейных дорогах, но и в горловине между ними.
Последний командный пункт во время отхода разместился в районе Сходни. Это бок о бок с войсками переднего края; в штабе оглушенные, валящиеся с ног от напряжения и усталости офицеры мучительно думали, какие еще меры принять, чтобы удержать позиции, а севернее, за поселком Крюково, клокотала отчаянная схватка.
Приказ Военного совета фронта категорически требовал: "Крюково последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда..."
Немцы отовсюду стянули технику, сломили оборону поредевшего гарнизона и заняли Крюково. Ночью гвардейцы из дивизии Панфилова отбили Крюково, а на утро следующего дня вынуждены были отойти на 500 метров. У Каменки перешли через овраг, залегли в оборону: оглушенные, черные от дыма, давно переступившие все грани человеческих возможностей, они все же держались и на что-то надеялись.
Давно ли сдавали крупные города, но такой тревоги и нервозности, как при потере ничем не примечательного поселка Крюково, еще не было ни в штабах, ни в Ставке. Штаб армии буквально осаждали телефонными звонками из Москвы, требовали любой ценой вернуть Крюково. Командарм через силу сдерживал себя, чтобы не вспылить, отвечал: "Нужны люди, хотя бы 100 - 200 бойцов".
Пополнение посылали, но это были крохи.
По распоряжению командующего фронтом из соседней 5-й армии каждая дивизия выделила в подмогу по одной роте и то неполного состава. И эти роты таяли в первой же схватке.
Создалось неустойчивое равновесие, точнее говоря - бессилие обеих сторон, при котором немецкие части уже не могли продвинуться дальше, а 16-я армия еще не могла воспользоваться переломом и нанести ответный удар. Так, прикованный к постели человек, пока не минует кризис, находится на грани жизни и смерти. Тяжелобольного бросает в жар, начинает трясти; он бьется, как в лихорадке, силы его - последние остатки сил - иссякают. В это время нужны средства извне для поддержания организма, или сам организм окажется настолько могучим, что переборет кризис, и человек излечится, встанет на ноги...
Крюково, лежащее у Ленинградского шоссе, на прямом и кратчайшем пути в Москву, оставалось в руках немцев.
Телефонные звонки ни на минуту но прекращались.
Ох как трудно было брать трубку и отвечать на вызов или звонить самим, чтобы справиться о положении дел: командиры частей умоляли, настаивали дать резервы, а сверху - штаб фронта и Ставка - требовали стоять, требовали железной выдержки.
- Возьмите трубку, - устало говорил командарм, обращаясь к члену Военного совета.
- Почему сдали Крюково? - переходил с места в карьер в разговоре командующий фронтом.
- Вам виднее, товарищ генерал.
- Кто вам позволил? Это - преступление!..
- Мы целые республики сдали.
- Вот сейчас приеду, - громовым голосом заглушал командующий, - и разделаюсь по всем правилам... Под трибунал вас!
- Е-е-сли на пользу пойдет... нужно так Родине... - срывающимся голосом отвечал Лобачев. И в этот момент подходил Рокоссовский, брал потную трубку и спрашивал:
- Что прикажете делать?
Помедлив, видимо обдумывая более впечатляющий ответ, командующий говорил:
- Делать надо то, что сделали с нами оккупанты.
- То есть?
- Громить и гнать их назад. Отбирать наши города, потерянные территории.
- Понимаю, но у нас нет сил. Даже Крюково не можем вернуть обратно.
После этих слов из трубки лился поток внушительных слов, в ответ на малейшие возражения - угрозы.
- Товарищ генерал, вы меня не пугайте. Я уже был пуган, - отвечал Рокоссовский, и голос в трубке смолкал, словно провод оказывался перебитым.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Через недолгое время генерал армии Жуков приехал в Сходню сам. Крупное осунувшееся лицо его было землисто-хмурым. Под командный пункт был оборудован дом детского сада, затерявшийся в глуши леса. Командующий нервничал, ходил из угла в угол просторной комнаты, проминая половицы, и ждал, когда командарм соберется, чтобы отправиться на передовую.
Рокоссовский тоже был неспокоен, опасался за командующего фронтом, но, видимо, догадавшись, тот сердито проговорил:
- Хватит, хватит заживо хоронить... Едем!
Снег на позициях изъезжен, закопчен, местами почернел от осевшей гари. Земля вспахана минными и снарядными взрывами.
- Прогоним отсюда к хренам завоевателей, придет весна - и пахать не надо, - заметил командующий.
Идти пришлось открытым полем. Это не остановило командующего. Он только выбрал ребристо-широкую колею, проложенную танковыми гусеницами, и зашагал по ней.
- Не взять ли нам правее, по лощине? - осторожно намекнул Рокоссовский.
- Зачем делать лишний крюк? Только время убивать, - ответил командующий.
Шли дальше. Немецкие мины начали падать недалеко в поле, но командующий не обращал внимания ни на взрывы, ни на шуршание в воздухе осколков. Адъютант то и дело забегал наперед, мешая ему идти.
- Чего ты путаешься в ногах? Шагай прямее! - небрежно сказал командующий, догадываясь, зачем так старается адъютант.
По траншее они достигли блиндажа полковника Шмелева. Его дивизия в критические минуты была переброшена к поселку Крюково. Голова у полковника Шмелева была перевязана бинтами, и на вопрос командующего фронтом: "Что с вами?" - он не ответил, только скупо улыбнулся. Оказывается, полковник был оглушен, и изъясняться с ним пришлось на бумаге. Командующий вынул блокнот и написал: "Наше положение в Крюкове критическое. Надо выбить отсюда противника, иначе он попрет прямо на Москву. Каково ваше мнение?" Шмелев прочитал и с непривычки необычайно громко закричал:
- За Крюково беспокоиться не нужно. Положение немцев там не лучше, чем у Наполеона, когда его величество драпал от русских гренадеров.
Пожав плечами, командующий переглянулся с Рокоссовским - оба ничего не поняли.
- Кажется, твои командиры дивизий с ума посходили, - негромко произнес командующий и для вящей убедительности написал: "Как у вас с головой? Есть ли боли, шумы?"
Шмелев поморщился, читая, и с нотками обиды ответил:
- Я оглох, товарищ генерал, из-за этого проклятого Крюкова. Пришлось самому вести людей в контратаку.
