Ночью 2 марта Рузский вел переговоры с Родзянко и Алексеевым, а Ставка — с командующими фронтами. Во всех разговорах была ясно сознаваемая неизбежность отречения. Династический вопрос, по словам председателя Думы, был поставлен ребром, и войну можно продолжить лишь после отречения Николая II в пользу наследника при регентстве Михаила Александровича. В своей телеграмме главнокомандующим фронтами генерал Алексеев подчеркивал, что необходимо спасти армию от развала, продолжить борьбу с внешним врагом любой ценой, спасти независимость России и судьбу династии. «Это нужно поставить на первом плане, хотя бы ценой дорогих уступок, — подчеркивал начальник штаба царя. — Если вы разделяете этот взгляд, то благоволите телеграфировать весьма спешно свою верноподданническую просьбу Его Величеству через главнокомандующего Северным фронтом, известив меня». Телеграмма была помечена 10 часами 15 минутами утра 2 марта.
Военачальники должны были по возможности быстро ответить, заранее зная, что и генерал Алексеев, и генерал Рузский целиком поддерживают предложение Родзянко об отречении. Ответные телеграммы не оставляли у царя никаких надежд: командующие согласились на предложенную им во имя благих целей жертву. Около трех часов дня 2 марта командующий Северным фронтом доложил Николаю II о состоянии дел. Выслушав его, царь заявил, что готов отказаться от власти. В Ставку, на имя начальника штаба, была послана телеграмма: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. Николай». Вторая телеграмма адресовалась Родзянко. В ней царь извещал председателя Государственной думы о своем намерении отречься в пользу сына, «с тем, чтобы Он оставался при Мне до совершеннолетия при регентстве брата Моего Великого Князя Михаила Александровича».
Решение было принято, оставалось только оформить его. Обязанность составления манифеста об отречении взяла на себя Ставка, начальник дипломатической службы которой Базили подготовил первую редакцию. Текст одобрили генералы Алексеев и Лукомский, а также великий князь Сергей Михайлович. Во время своего доклада генерал Рузский имел при себе этот текст и тогда же передал его царю. Однако официальное оповещение страны было приостановлено после того, как стало известно, что в Псков на встречу с царем выехали В. В. Шульгин и А. И. Гучков. Не имея достоверных сведений о том, что творится в Петрограде, придворные еще надеялись на возможность «повернуть дело» и, быть может, сохранить царя на престоле. Но время уже работало не на них, непопулярный монарх должен был освободить трон для сына, а власть отдать регенту и революционной «общественности».
Николай II все это ясно осознавал и, очевидно, по этой причине решил переговорить о здоровье наследника с лейб-медиком профессором С. П. Федоровым. Разговор состоялся днем, около четырех часов. Доктор откровенно признался, что болезнь Алексея Николаевича неизлечима, хотя он и может прожить долго. «Мне и императрица тоже говорила, — сказал Николай II, — что у них в семье та болезнь, которою страдает Алексей, считается неизлечимой. В Гессенском доме болезнь эта идет по мужской линии. Я не могу при таких обстоятельствах оставить одного больного сына и расстаться с ним». Чувства отца понять можно. Надеясь на чудо (Распутин в свое время предсказал, что если наследник доживет до 17 лет, то поправится), венценосные родители и представить не могли своей жизни без сына. А между тем Николаю II могли запретить воспитывать его до совершеннолетия: будущий «конституционный» монарх не должен был проживать под одной крышей с бывшим «самодержавным» царем. Федоров, собственно, и указал Николаю II на то, что в случае воцарения Алексея родителям не позволят заниматься его воспитанием. Выход в таком случае у Николая II был один: отречься не только за себя, но и за сына. Манифест потребовал корректировки. Не говоря никому ни слова, царь составил текст в пользу брата. По словам обер-гофмаршала Двора графа П. К. Бенкендорфа, «вопрос о законности этого акта не приходил ему в голову».
Впрочем, российский исследователь Г. З. Иоффе предполагает, что, говоря о необходимости для царя расстаться с сыном (в случае его отказа от трона), С. П. Федоров выступал против отречения вообще. По его мнению, доказывают это и воспоминания генерала Д. Н. Дубенского, в которых приводится история беседы царя с Федоровым. Лейб-медик говорил о наследнике, указывая на опасность оставления трона для России. Придворные, выехавшие с Николаем II из Ставки и жившие в литерном поезде, тоже протестовали против вынужденного «желания» царя отречься от престола. Но сделать уже ничего не могли. Около десяти часов вечера в Псков прибыли посланцы революционной столицы — Шульгин и Гучков. По дороге, в Гатчине, они довольно долго дожидались генерала Н. И. Иванова, еще 28 февраля отправленного царем на усмирение Петрограда. Встреча не состоялась.
В Пскове ситуация была иной. На вокзале их сразу же встретил адъютант Николая II и немедленно проводил в царский поезд. Небритые, уставшие после долгого пути, в мятой одежде, Гучков и Шульгин имели непрезентабельный вид. Однако время не ждало — посланцы «с места в карьер» вынуждены были приступить к переговорам с царем. Начал их Гучков, сообщивший Николаю II, что единственным выходом из создавшегося положения было бы его отречение. Царь, спокойно выслушав речь посланца «общественности», не повышая голоса, ответил ему: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться со своим сыном я не способен. <…> Поэтому, — резюмировал царь, — я решил отречься в пользу моего брата».
Предложение застало Гучкова и Шульгина врасплох. Они надеялись на отречение в пользу цесаревича при регентстве великого князя Михаила Александровича. Другая комбинация не рассматривалась. Посланцы решили посовещаться, но, по словам Шульгина, «очень скоро сдали ему позицию», после чего Николай II вышел в соседний вагон подписать акт отречения. Около четверти двенадцатого ночи он вернулся обратно с листочками небольшого формата. Шульгин и Гучков ознакомились с текстом, который произвел на них хорошее впечатление и был принят с небольшими техническими исправлениями. Около двенадцати часов ночи царь его подписал. Шульгин попросил обозначить время подписания манифеста 15 часами, когда самодержец сам пришел к мысли об отречении в пользу Михаила Александровича. Николай II согласился. При Шульгине и Гучкове он написал и указ Правительствующему сенату, сообщавший о назначении князя Г. Е. Львова председателем Совета министров. Указ пометили 13 часами. Верховным главнокомандующим император вместо себя назначил великого князя Николая Николаевича, совсем недавно, вместе с другими военачальниками, «коленопреклоненно» умолявшего его отречься от престола. Покончив с делами, царь ответил Шульгину на вопрос о своих дальнейших намерениях, что не намерен сейчас же ехать на встречу с супругой, а желает вернуться в Ставку (для прощания), затем повидать матушку, а уж потом возвратиться в Царское Село.
