Моя соседка, смешливая девушка, вся раскрасневшись, осторожно прыскает в ладошку, чтобы не обидеть гостя. Это был полнейший конфуз. Вскочив с места и кое-как распрощавшись, отправляюсь на нашу квартиру (пока не готовы землянки, нам разрешили ночевать в Долобове).
26 декабря
Сегодня, говорят мирные жители, поляки, «понедзялок» – тяжелый день. А мы уже давно забыли о том, что у дней названия есть: на войне выходных не бывает.
Весь день работаем. Пока светло, жжем костры, оттаивая землю над будущими котлованами под землянки; заодно над костром по очереди прожариваем одежду: вши опять перешли в наступление. Нашу землянку завтра только покрыть – и новоселье.
Было офицерское совещание, на котором не узнал ничего нового. Зато сводка поступила хорошая: окружен Будапешт; в Венгрии сформировано новое национальное правительство.
Двоюродный брат Сергей воюет как раз там. Он разведчик в пехоте. От него приходят редкие письма, всегда бодрые, частенько с шутливой подначкой. Получив мою малую фотокарточку, Сергей с притворным испугом сообщал в ответном письме, что не смог разобрать, какого калибра звездочки на моих погонах и сколько просветов: один или два. В конце письма начертал размашисто: «Гвардии ефрейтор С. Бураков».
Я хотел было обидеться, но спустя несколько дней в тон ему отвечал, что он настолько проникся почтительностью к субординации, что даже готов, вместо слова «брат», употреблять при обращении воинское звание. И подписался: «Гвардии маленький подполковник».
27 декабря
Забит последний гвоздь и брошена последняя лопата мерзлого песку: небольшая, на двенадцать человек, офицерская землянка нашей батареи готова. Устраиваемся в ней быстро, но без паники.
В дальнем конце землянки – единственное оконце. Под ним – маленький квадратный столик на одной толстой ноге, которая крепко врыта в землю. Вдоль всей землянки – проход в виде углубления в земле, шириной в метр, глубиной в полметра. Слева и справа от прохода – земляные нары. На них – постель из толстого слоя хвойных лап, прикрытых плащ-палатками. Вход в землянку защищен тамбуром, дверьми в котором служат две плащ-палатки. Печь – конечно же незаменимая «буржуйка», установленная в земляной нише, слева от ступенек, по которым спускаешься в наше жилище. «И дом готов, и крыша есть». Хоть зимуй.
Вечером заступаю дежурным по парку боевых машин. Так как помощник сегодня у меня надежный, мне удалось ненадолго отлучиться в санчасть проводить Павла. Его эвакуируют в госпиталь с какой-то желтухой. Медсестра Наташа растолковала, что это очень неприятная болезнь печени, нередко затяжная, и что различают инфекционную (болезнь Боткина) и механическую желтуху. У Пашки предполагают первую. Уезжая, он, мучимый какими-то мрачными предчувствиями, дважды попросил меня присматривать за Федькой, который, не зная об отъезде друга, уже закатился в Долобово: должно быть, втюрился в какую-нибудь паненку.
Ночью поднялась вьюга, крутит и свищет по-разбойничьи над низкими крышами землянок. Часовые возле машин мерзнут, некоторые, стоя с подветренной стороны, подремывают в обнимку с автоматом, засунув рукав в рукав и подняв воротник. Пришлось сперва нерадивых гонять, то и дело проверяя посты, а затем просто менять почаще.
28 декабря
Хозвзвод разродился наконец баней. Она подземная, в глубоком блиндаже. Внизу не холодно, но противно во время мытья стоять чуть ли не по колено в холодной грязной воде, которая, по идее создателей бани, должна бы была впитываться в песчаный грунт, однако только скапливалась на дне блиндажа. Вымывшись кое-как, поднимаешься, стараясь не испачкаться о слезоточащие земляные стены, по скользким крутым ступенькам в надземный предбанник – брезентовую палатку с еле дымящей железной печкой и хвойной заиндевевшей подстилкой под ногами. Клацая зубами, торопливо вытираешься новым вафельным полотенцем, плохо вбирающим в себя влагу, затем натягиваешь на влажное тело сопротивляющееся чистое белье и быстро влезаешь в верхние зимние доспехи. За пологом палатки сразу начинает щипать за щеки и за нос крепкий морозный воздух, настоянный на сосновой и еловой хвое.
Вечером снова ходили в село. На этот раз пускаюсь в пляс. Ничего, получается. В перерывах между танцами то поем наши песни, то слушаем, как поют польские девчата. Хорошо поют! Ушел пораньше, потому что совсем не спал прошлую, «дежурную» ночь. «Воротился старик к своей землянке...» – продекламировал мне вслед Федька, скорчив постную мину, и девушки засмеялись. Многие из них не только понимают, но и неплохо разговаривают по-русски. Славянки все-таки, хотя и западные.
29 декабря
Второй день уж идут у нас регулярные занятия, чтобы народ без дела не ржавел.
С кормежкой плоховато. Из надоевшего всем до чертиков пшенного супа («кондера», как называет его Нил) предварительно вылавливаем ложкой мелких толстеньких червячков...
30 декабря
Работал полдня на машине, потом готовились с Федькой к встрече Нового года: выпустили втроем праздничную стенгазету (помог Митя Салов), затем раздобыли в РТО подходящую доску, в санчасти – утюг и тщательно отгладили верхнее обмундирование, не забыв пройтись раскаленным чугуном и по швам нижнего бельишка.
31 декабря
Строевой смотр – обычное дело накануне праздника. «Врубили» по лесной дороге по-гвардейски, как положено, хотя на каждом шагу из-под снега, укатанного гусеницами, предательски выпирают узловатые еловые корни. Судя по всему, начальство полком довольно.
Метрах в трехстах от парка боевых машин облюбовали просторную поляну с пушистой красавицей елью посредине. Под нею расчистили лопатами широкий круг для танцев. Чем тебе не зал!
На ели украшения: переноски, колпачки которых затянуты красной материей, бумажные гирлянды различной формы и даже замысловатые ажурные фонарики, вроде китайских, изготовленные под руководством механика-водителя Миши Корешкова.
С открытием новогоднего «бала», в 22.30, подсветили ель снизу двумя фарами, снятыми для этого случая с самоходок. Погода позволяет: небо сплошь затянуто тучами. В ярком свете фар летают, кружась, пушистые снежинки и мягко опускаются на головные уборы и плечи танцующих. Одни ребята, среди толпы которых не сразу-то заметишь тонкую Наташу, или плотную Нину, или докторшу, – и все равно романтично. Это просто какая-то лесная сказка! Мелькнет перед тобою то запорошенная снегом спина, то молодое лицо, безусое, разрумянившееся от движения на морозе. Чередуются знакомые и незнакомые, но одинаково дорогие лица твоих однополчан, товарищей и друзей. Танцуют ребята, как будто позабыв про камни и пепел родных своих городов и деревенек, про стоны варварски разрушаемой фашистами Варшавы за совсем недалекой Вислой, про людские слезы и кровь, полмира залившие. Танцуют и пляшут с упоением, словно не им, быть может, завтра идти в бой и не им горестно недосчитаться многих из собравшихся здесь в предновогодний час, который всегда вселяет в человека самые радужные надежды. Баянисты заиграли нашу с Митей любимую «Ночь над Белградом». И под нее танцуют ребята. Замечаю, что не только у меня беззвучно шевелятся губы, повторяя: «В бой, славяне! Заря впереди...» Вам, дорогие друзья мои, предстоит завершить великое и правое дело. И пусть же вам всем сопутствует военное счастье, и не будем сегодня думать о смерти...
