Измайлов Н. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976. С. 104–105.
Пушкин не раз употреблял слово «пустыня» (или производные от «пустыни» слова) в таком именно значении. См., например, его «Деревню» (1819):
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья… (II, 82).
Заодно вспоминается, что мать Дубровского в письмах к мужу из Кистеневки «описывала ему свою пустынную жизнь» (VIII, 182), и т. д.
Там же. С. 105, 106.
Жуйкова. С. 99 (№ 179; определение Р. Г. Жуйковой).
Цявловская. С. 56–57.
Измайлов И. В. Очерки творчества Пушкина. Л., 1976. С. 105–106.
РА. 1881. № 2. С. 468.
Галушко Т. К. Пушкин и братья Раевские // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 13. Л., 1989. С. 205–206.
Пушкин А. С. Дневники. Записки / Изд. подг. Я. Л. Левкович. СПб., 1995. С. 18.
Там же.
Цявловская. C. 68.
Напомним читателю, что в 1820 году поэт и Раевские Грузию не посещали.
На другой стороне листа расположены еще четыре стиха, которые, по утверждению некоторых текстологов, «без всяких сомнений, являются продолжением того же стихотворения, его пятой строфой»:
[См., напр.: Левкович Я. Л. Рабочая тетрадь Пушкина ПД № 841 (История заполнения) // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 12. Л., 1986. С. 247. Такое предположение считал «очень вероятным» и С. М. Бонди.].
И чувствую душа в сей слад<кий>[Ср.: «…Этот эпитет замечателен всем, кроме одного: он делает ямб пятистопным, тогда как остальные нечетные стихи — шестистопны» (Доброхотов В. И. Указ. соч. С. 162). Автор указанной статьи считает, что «более подходит редакторская конъектура „сокровенный“» (там же).]. час
Твоей любви тебя достойна
[Зачем же не всегда]
Чиста, печальна и спокойна (III, 724).
Бонди С. Черновики Пушкина: Статьи 1930–1970 гт. М., 1978. С. 23.
Султан-Шах. С. 265–266.
Левкович Я. Л. Рабочая тетрадь Пушкина ПД № 841 (История заполнения) // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 12. Л., 1986. С. 248.
Жуйкова. С. 100, 296, 302 (№ 181, 678, 704; определения Я. Л. Левкович).
Бонди С. Черновики Пушкина: Статьи 1930–1970 гг. М., 1978. С. 23.
Там же. С. 24–25.
Там же. С. 23–24. О резком письме М. Н. Волконской от 19 октября 1830 года Пушкин узнал, скорее всего, в декабре, когда приехал в Москву из Болдина и неоднократно встречался с Вяземскими. В частности, он гостил у супругов в Остафьеве 16–17 декабря (Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. В 4 т. / Сост. Н. А. Тархова. Т. 3. М., 1999. С. 274), где княгиня Вера Федоровна могла ознакомить поэта с посланием из Петровского завода (к тому времени письмо жены декабриста должно было дойти до нее). Думается, что вскоре после этой поездки к Вяземским Пушкин и внес карандашную правку в черновик стихотворения.
PC. 1884. № 10. С. 371.
Дабы не нарушать ход повествования о княгине Волконской, мы коснемся этого малоисследованного вопроса здесь, в комментариях.
Дуэль Ленского с Онегиным произошла зимой. В первой части настоящей книги (в рассказе о внутренней хронологии «Евгения Онегина» — см. главу 5) нами уже отмечено, что описанная автором романа зима:
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь… (VI, 97) —
была тождественна русской зиме 1825/26 года. Как зафиксировано в тогдашних петербургских газетных метеосводках, ее приход явно задержался и долгожданная «девственная ткань» (П. А. Вяземский) укрыла землю лишь в самом начале января. Причем вожделенный снег шел в течение нескольких дней, а повалил он как раз в ночь на третье. (Характерно, что и в черновиках романа Пушкин упорно повторял: «Второго в ночь», «В начальных числах» — VI, 378, очевидно, эта январская дата была ему важна как знак, указывающий на реальный год.)
Мельком отметим и некоторые другие «декабристские» аллюзии в повествовании о дуэли Владимира Ленского.
Его поединок состоялся через сутки после шумно отпразднованных именин Татьяны — то есть Владимир вышел к барьеру утром четырнадцатого числа. Это случилось в понедельник, ибо торжество у Лариных, как следует из текста, происходило «в субботу» (VI, 93).
Здесь, похоже, есть определенное «сближение»: ведь четырнадцатое декабря 1825 года тоже пришлось на понедельник.
Кое-что дает и изучение элегии, которую Владимир сочинял ночью, «в лирическом жару», накануне рокового размена выстрелами:
«Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?..» и т. д. (VI, 125).
Исследователи давно установили, что эти строфы, где Пушкин пародировал лексикон романтической поэзии, имеют «насквозь цитатный характер» (Ю. М. Лотман). В качестве объектов для иронической интерпретации он использовал хорошо знакомые читателям той эпохи штампы и обороты из произведений Жуковского, Милонова, Туманского и иных поэтов. Но пушкинисты не уделили должного внимания двум другим авторам и сочинениям, которые, на наш взгляд, решающим образом повлияли на содержание элегии Ленского.
30 ноября 1825 года Пушкин писал А. А. Бестужеву из Михайловского: «Сколько я не читал о романтизме, всё не то; даже Кюхельбекер врет. Что такое его Духи? до сих пор я их не читал» (XIII, 245). Речь тут шла о драматической шутке Кюхли под названием «Шекспировы духи» (СПб., 1825). Через несколько дней Пушкин получил экземпляр этой комедии и, ознакомившись с ней, написал другу свою «критику», местами не слишком лестную (XIII, 247–248). В. К. Кюхельбекер прочитал ее перед самым 14 декабря. А «Шекспировым духам» суждено было стать последним произведением декабриста, опубликованным до мятежа.
