В. Б.
Происшествия от объявления войны Англии до возвращения в Россию
Как слухи о войне России с Англией подтверждались более и более и, как известно стало, что принц-регент, по невозможности защищаться против превосходного числа французских войск, вступивших в Португалию, решился переехать в Бразилию; то, по сим политическим обстоятельствам, также и по невозможности прежде весны возвратиться нам в свои балтийские порты, исправя важные повреждения кораблей, для коих принц-регент все нужные материалы приказал отпустить, главнокомандующий положил зимовать в Лиссабоне. Вследствие сего капитан фрегата «Венуса» получил повеление отправиться обратно в Средиземное море, сыскать там эскадру капитан-командора Баратынского и дать ему знать, куда идти для соединения с флотом, также отвезть депеши в Палермо к министру Д. П. Татищеву и повеления в Корфу. Капитану фрегата «Спешного», который с одним транспортом отправлен был из России для доставления на флот денег и запасов, и остановился в Портсмуте в ожидании прибытия туда флота, послано также повеление, чтобы он немедленно шел в Лиссабон. По болезни капитана Е. Ф. Развозова фрегат наш поручен капитану К. И. Андреянову. 9 ноября, при тихом ветре, снялись мы с якоря; течением навалило нас на корабль «Ретвизан», однако ж разошлись с ним без всякого вредя. Никогда с такой неохотой не оставляли мы флота, как теперь; какое-то тайное предчувствие приводило каждого в скуку, и мы думали, что надолго разлучаемся с товарищами. Вышед в море большим фарватером, увидели в Каскайе английскую из 7 кораблей эскадру, стоящую на якоре, которую давно ожидали для способствования переезда королевской фамилии в Америку. Шлюп, принадлежащий сей эскадре, подошед к нам, спрашивал именем своего контр-адмирала Сиднея Смита, куда идем и здоров ли наш вице-адмирал? Получив ответ, англичане пожелали нам доброго пути, а мы, поставив все паруса, при северном умеренном ветре скоро потеряли из вида все береговые предметы. Лиссабон, величественная река Таго со множеством кораблей, остались только в воображении, и мы, не видя ничего, кроме неба и воды, и вдали играющей зарницы, как осиротевшие, одни, без всякого товарищества, плыли к югу в необозримое пространство океана. Ночью зарница увеличилась до того, что вся небесная твердь покрылась багряным цветом и пламенела, подобно раскаленному металлу, и представляла зрелище великолепное и тихое; но вдруг нашел шквал от северо-запада, зарница угасла, темнота сделалась непроницаемая, скоро с крепким ветром началась гроза, удары грома были столь сильны, что, казалось, самый небесный свод колеблется. Сильный шум, по мере приближения увеличивавшийся, в осторожность принудил нас убрать верхние паруса; но мы обманулись, вместо ожидаемого с той стороны ветра был дождь столь обильный и благотворный, что чрез полчаса гроза умолкла: ветер уменьшился, небо очистилось, заблистали звезды и сребристая луна показалась во всем блеске.
10 ноября, при ясной погоде и умеренном ветер, обошед мыс Сант-Винцент, встретились мы с шлюпом «Шпицбергеном». Командир оного капитан-лейтенант Качалов был очень доволен, что ему идти в Лиссабон, а не далее; ибо он не знал, где флот находится. Шлюп сей, не успев обойти при крутом бейвинде остров Маритимо, поворотом на другой галс утратил время не более часа и отстал от флота на 45 дней, в продолжение которых в плавании Средиземным морем имел всегда противные ветры, а мы, напротив, шли всегда попутным. Вот пример, сколь драгоценны минуты для мореходцев. Шлюп для налития водой заходил в Гибралтар, где от английских купцов получил несколько провианта, несмотря на то, что слух о войне почти был достоверный, они не усомнились отпустить припасов под расписку капитана на значащую для них сумму.
11 ноября, чем ближе подходили мы к Гибралтарскому проливу, ветер свежел, небо покрылось мрачностью. Гибралтарская скала показывается от стороны океана островом[93]; другая, находящаяся на Варварийском берегу, называемая Обезьянная гора, также издали кажется островом; почему в пасмурную погоду крайне остерегаться должно, дабы, приняв одну за другую, идучи из Средиземного моря, не найти на низкой перешеек Малбайя, соединяющий Гибралтар с матерым берегом, или не подвергнуться опасности в Тетуанском заливе, где Обезьянная гора возвышается в виде сахарной головы. Гибралтарский рейд очень неудобен, только у Новой Молы корабли могут становиться на якорь на 10 саженях глубины, грунт песчанистый и с раковинами перебивает канат. При западном ветре от большого волнения опасно оставаться на рейде, а при восточных бывают столь сильные порывы, что корабли срывает с якорей. В Новой Моле поместиться могут только пять кораблей, в старой же до десяти малых судов, что при недостатке воды и съестных припасов делает Гибралтарский порт неудобным и опасным.
Нам должно было из Гибралтара послать рапорт к адмиралу. Едва вступили мы в Средиземное море, воздух и небо – все переменилось, в океане погода постоянно была пасмурная и суровая, теперь же настала самая приятная; умеренные попутные ветры не заставили нас скучать медленным плаванием, небо было ясно, воздух тепел, а в полдень даже жарок. Вчера, будучи в той же широте, в океане было холодно, а сего дня как бы нечаянно перешли в другой климат. Плавание наше Средиземным морем до Сардинии было благополучно, перемена предметов до мыса Гато занимала меня беспрестанно. Один раз ночью подошли мы столь близко к берегу, что заштилели, совершенная тишина нарушалась токмо всплеском волн, разбивавшихся о кремнистую скалу, грозно пред нами стоявшую. На вершине ее видно было несколько хижин; кое-где мелькали в окнах огоньки. С неизъяснимым удовольствием внимал я звонкому голосу сторожевых собак, воображал себе, что путешествую по земле и, утомившись от дальнего пути, спешу в деревню на ночлег. Все, что составляет противоположность с мятежной нашей жизнью, все, что связуется в мыслях с сельской бытностью, привлекает и нравится мореходцам, ибо и столь обыкновенные предметы редко им представляются; мы еще большую ощущаем радость тех, которые на короткое время летом переезжают из столицы в деревню.
У Сардинии встретил нас противный ветер, пять дней лавировали мы в виду оной и едва на сто верст подвинулись вперед, однако ж не без пользы провели сие скучное время, по точным наблюдениям нашли, что наша и английская карта неверны, по нашей Сардиния отнесена к северу на 2, а по английской на 4 1/4 немецк. миль; островок Торо на первой отнесен на NO 50 градусов на 9 немец.; миль, а на последней на NO 38 градусов на 6 немец. миль. 20 ноября при беспокойной зыби, оставшейся от крепкого ветра, усмотрено, что голова руля сгнила и сверху раскололась. После штиля, продолжавшегося по 21-е число, подул свежий попутный ветер; быстро перешли мы пространство, разделяющее Сардинию от Сицилии, 22 ноября великолепный Палермо, покрытый легким от испарений туманом, открылся, и мы бросили якорь между Молой и английской эскадрой, состоящей из 5 кораблей и 2 фрегатов. Вице-адмирал Торнброу имел флаг свой на стопушечном корабле «Роял-Соверин».
