Нам удалось пробить лед и опустить лот в воду. Так и не достигнув дна, прибор показал 1500 саженей. Когда эскимосы выбирали лот, проволока оторвалась и вместе с грузилом пошла ко дну. С потерей грузила и проволоки вал для ее наматывания стал ненужным, и мы выбросили его, тем облегчив нарты Укеа на 18 фунтов. До первого лагеря, который располагался на 89°25' северной широты, мы добрались довольно быстро, и переход показался бы мне легким и приятным, если бы мои глаза, натруженные во время проведения на слепящем снегу широтных наблюдений, не давали о себе знать.
После нескольких часов сна мы с эскимосами снова поспешили в путь на собаках qui vive[65].
Начиная с этой стоянки, я начал применять систему, которая использовалась на протяжении всего обратного пути – кормить собак в соответствии с пройденным ими расстоянием, то есть за двойной перегон они получали двойную порцию пищи. У меня была такая возможность за счет ресурса питания, которым были сами собаки и который я мог бы использовать в случае серьезной задержки из-за открытой воды.
На следующей стоянке мы сварили чай и пообедали в наших иглу, давая в это время собакам отдохнуть, и снова пустились в путь. Погода пока держалась прекрасная, хотя явно наметились признаки приближающихся изменений. В своем стремлении добраться до следующей оборудованной стоянки, нам пришлось напрячь все свои силы; когда же цель была достигнута, мы, наскоро поужинав, завалились спать. Не ожидай нас впереди готовые принять людей иглу, кто знает, смогли ли бы мы успешно преодолеть лежавший перед нами участок пути.
В пятницу 9 апреля денек выдался то еще. Весь день, усиливаясь с каждым часом, дул северно-северо-восточный ветер, в конце концов перешедший в штормовой, температура при этом колебалась в интервале от 18° до 22° ниже нуля. Все полыньи, которые мы пересекали по пути на север, теперь сильно расширились, кроме того, образовались новые. На одну такую мы наткнулись чуть севернее 88-й параллели; она имела не менее мили в ширину, но, к счастью, была покрыта молодым льдом, по которому мы смогли пройти. Этот день не вселил в нас бодрости. Во второй половине перехода под напором ревущего штормового ветра вокруг нас и прямо под нашими ногами стали нагромождаться ледяные торосы. К счастью, мы двигались почти по ветру; если бы ветер дул нам в лицо, мы бы не смогли ни продвигаться вперед, ни держаться следа.
Собаки большую часть пути летели по ветру галопом, под напором шторма лед, видимо, вместе с нами сдвигался в южном направлении. Все это напомнило мне то неистовство стихии в 1906 году, когда мы вынуждены были по пути назад возвратиться в наш «штормовой лагерь». Нам повезло, что не было бокового движения льда, иначе не миновать нам серьезных неприятностей. В ту ночь, остановившись в лагере на 87°47' северной широты, я записал в дневник: «Путь отсюда к полюсу и обратно можно назвать славным спринтерским забегом с безумным финишем. Это стало возможным лишь благодаря тяжелому труду, постоянному недосыпанию, многолетнему опыту, превосходному оборудованию, и милости судьбы в том, что касается погоды и открытой воды».
За ночь буря выдохлась и постепенно стихла, оставив после себя только плотный туман. Идти при такой видимости – серьезное испытание для глаз, поскольку следа практически не видно. Несмотря на то, что было всего 10° ниже нуля, нам в тот день удалось осилить только ту часть пути, которая соответствовала последнему переходу Бартлетта, правда, мы и не пытались пройти больше, так как собаки еще не восстановили силы после бешеной гонки предыдущего прогона, а их желательно было сохранить в лучшей, по возможности, форме для следующего дня, так как я предполагал, что мы столкнемся с трудностями передвижения по молодому льду. Здесь нам пришлось пристрелить несколько собак. Всего их осталось 35 штук.
В воскресенье 11 апреля выдался ясный день; солнце вышло из-за туч, как только мы покинули лагерь. Воздух был практически недвижим, а солнце светило необыкновенно ярко и, казалось, даже пригревало. Не будь у нас защитных очков, мы бы страдали от слепящей белизны снега. Памятуя о том, что начало нашего пути на север не было гладким, мы были готовы к подвохам и сейчас, но были приятно разочарованы. Когда мы продвигались на север, этот участок нашего пути был покрыт молодым льдом, и нам казалось вполне вероятным, что на обратном пути мы встретимся с открытой водой, или, в лучшем случае, наш след будет уничтожен; между тем, подвижек льда, которые бы нарушили наш след, здесь не наблюдалось.
Видимо, этих мест еще не коснулось боковое – с востока или запада – движение льда. Это огромное, невероятное везение! Сама природа благоприятствовала нам на пути к дому и, быть может, именно в этом основная причина малого числа осложнений. Мы остановились перекусить в наших иглу, построенных у полыньи, и как только покончили с едой, позади нас открылась полынья. Мы успели перейти через полынью как раз вовремя. Вблизи стоянки мы обнаружили свежие следы песца: животное, очевидно, было потревожено нашим приближением. Это были самые северные следы зверька, какие нам пришлось встретить.
Вдохновленные сопутствующей удачей, мы снова поднажали и, преодолев два прогона, остановились в лагере вблизи 87-й параллели. Запись, которую я сделал в своем дневнике в ту ночь, стоит процитировать: «Завтра надеюсь дойти до иглу, в котором останавливался Марвин перед тем, как отправиться на сушу. Буду рад, если мы снова переберемся на большие ледяные поля. Эта область даже в феврале и начале марта была открытой воды, а сейчас покрыта молодым льдом, крайне ненадежным, чтобы по нему можно было возвращаться. Несколько часов крепкого ветра – восточного, западного или южного – превратят этот регион в одну большую полынью, протяженностью 50–60 миль на север и юг и неизвестно как далеко на запад и восток. Только спокойная погода или северный ветер могут сделать это место проходимым».
Двойной переход привел нас к лагерю Абруцци на широте 86°38', который получил свое название в честь добравшегося до крайней северной отметки герцога Абруцци. След был нарушен в нескольких местах, но нам каждый раз удавалось без особого труда находить его. Следующий день принес нам горькое разочарование. Во время перехода резкий юго-западный ветер время от времени швырял нам в лица колючие, как иглы, горсти снега и норовил пробраться в любую щель в одежде. Но радость оттого, что мы можем продвигаться вперед по молодому льду, была так велика и неподдельна, что все остальное по сравнению с ней казалось пустяками. Мы завершили этот переход в лагере Нансена, названном так в честь крайней дальней северной точки, до которой дошел Нансен.
