Еще в начале года правительство приняло решение начать строительство в Восточном Иерусалиме еврейского квартала на горе Хар-Хома. Это замкнуло бы круг еврейских поселений вокруг Восточного Иерусалима. Вроде бы министр внутренней безопасности возражал, призывая вспомнить о буре, которую вызвало открытие туннеля Хасмонеев. Но Нетаньяху настаивал.
На предполагаемом участке строительства начались демонстрации. Сам Фейсал Хусейни чуть ли не ложился под бульдозеры. Я выбрался в район Хар-Хомы только 18 марта. Шел дождь. Еле добрались по грунтовой дороге. Были там несколько демонстрирующих и несколько мокрых солдат. В натуре все казалось как-то проще и спокойнее, чем по телевизору.
Арафат поставил вопрос так: если евреи начнут строить на Хар-Хома, палестинцы, не дожидаясь никаких переговоров, провозгласят создание своего независимого государства.
Весь март продолжались препирательства. В начале апреля Нетаньяху был в Вашингтоне и обсуждал этот вопрос с Клинтоном. 9 апреля я был у Либермана. «Вставили клизму Клинтону!» — так он изложил итоги переговоров. В любом случае, разъяснили мы американцам, строительство в Восточном Иерусалиме будет продолжаться. Здесь — «красная черта», здесь — отступления не будет. Тем более, что ни в одном из соглашений не накладываются ограничения на строительство в Восточном Иерусалиме.
25 апреля Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, осуждающую строительство еврейского квартала в Восточном Иерусалиме, «на оккупированных арабских территориях». За эту резолюцию голосовали 134 государства, в том числе — Франция, Великобритания, Россия, Италия. Против были трое — Израиль, США и Макронезия. 11 воздержались. 37 не голосовали.
В Израиле переживали. Для поднятия духа в газетах появился рассказ о событиях полувековой давности. 1949 год. По указанию Бен-Гуриона и в нарушение решения ООН о придании Иерусалиму международного статуса столица переведена в Иерусалим. В ООН протестуют. Бен-Гурион сидит и читает ТАНАХ. Звонок Абы Эвена из Нью-Йорка. «Давид, только что кончилось голосование по Иерусалиму». — «Ну и что? С каким счетом?» — «Подавляющим большинством против нас!» — «А сколько голосов получил наш проект?» — «Только один — и тот наш». — «Ну, ничего, зато этот голос решающий».
Это, конечно, успокаивало, но не решало проблему. До моего отъезда строительство так и не началось.
Начал давать предотъездные интервью. Первое — Инне Стессель.
«С того дня, как Александр Евгеньевич в мундире, расшитом золотом, принимал посольский жезл, прошло пять лет. Многое за эти годы изменилось в России и в Израиле. Отношения между нашими странами — это очевидно — находятся на совершенно другом уровне, чем прежде; они в динамике, в развитии… И в этом несомненная заслуга российского посла. Однако не о дипломатических достижениях мне бы хотелось сейчас поговорить с Александром Евгеньевичем. Если коротко обозначить тему — это прозвучит, возможно, излишне торжественно, но хотелось бы поговорить о жизни. Обо всем сразу. Ведь когда еще представится случай повидаться… Через месяц или чуть больше завершится срок полномочий российского посла в Израиле.
Бовин с супругой Еленой Петровной поднимутся по трапу самолета в аэропорту им. Бен-Гуриона и… прости — прощай, Святая земля. У подавляющего большинства израильтян, особенно репатриантов нашего «разлива», это обстоятельство вызывает огорчение, переходящее в стойкую грусть… Ибо Бовин — как никто — обладает удивительным умением привлекать к себе сердца. Это, думаю, врожденное качество, выработать в себе такое свойство невозможно. Во всяком случае вряд ли отыщется на земле другой посол, к которому бы граждане страны, где он осуществляет дипломатическую миссию, относились бы с таким доверием и — теплотой. Но в нашей ситуации именно так вышло, и я уверена: многие присоединятся к моему пожеланию: пусть энциклопедические словари еще долго-долго будут отражать новые вехи и новые достижения Александра Евгеньевича на любых поприщах, которые припасла для него судьба.
А теперь я предлагаю читателям нашу беседу с Александром Евгеньевичем, так сказать, на «посошок». Хотя какой там «посошок»… Александр Евгеньевич начал новую жизнь, он теперь придерживается режима, который не допускает никаких «посошков». Он помолодел, сбросил… 38 кг веса. По-моему, даже несколько переусердствовал. Ибо нельзя же в самом деле так вольно обращаться с собственным имиджем. Худой Бовин — это, что ни говорите, нонсенс. Впрочем, несмотря на непривычное изящество, во всем остальном Бовин остается Бовиным: мягко-насмешливым твердым — и весьма — в решениях и поступках, неизменно обаятельным и большим жизнелюбом.
— Прошло пять лет с тех пор, как вы приехали в Израиль в качестве посла, — тогда Вы представляли еще СССР. В первом интервью, которое я взяла у Вас, Вы вполне уверенно прогнозировали близкое будущее и несколько осторожнее — дальнее. Что из Ваших предположений, Вы считаете, оправдалось? В чем ошиблись?
— Вы явно переоцениваете мои возможности. Не помню, что именно я «прогнозировал». И рад этому. Ибо лучший способ сойти с ума — помнить все, что когда-либо говорил. Не следует воспринимать себя слишком серьезно!
— Вы имеете в виду и дипломатов?
— Даже журналистов. Тот, кто относится к себе слишком серьезно, смешон. И несчастен, ибо весь — в комплексах неполноценности.
— Ну, в комплексах Вас не заподозришь… Я все же напомню Вам. Тогда, пять лет назад, у Вас были не очень веселые предчувствия относительно близкого будущего России. Время подтвердило их или опровергло?
— Веселого и сейчас мало. И в этом смысле мои предчувствия подтвердились. И тем не менее убежден (и тогда был, и ныне), что Россия одолеет тяжелую болезнь, выздоровеет, встанет на ноги…
— Александр Евгеньевич, все эти годы дипломатический статус не позволял Вам быть более, чем положено, откровенным. Сегодня, завершая свою деятельность в Израиле, у Вас нет соблазна предоставить возможность высказаться Бовину-журналисту? Или оценки журналиста и посла вполне совпадают? Я имею в виду впечатления об Израиле… В плане политики, общественного устройства, культуры…
— Нельзя быть немножко беременной. Если я «завершаю» завтра, то сегодня я еще заключен в упомянутый Вами «статус». Так что Вам, — увы! — приходится беседовать с дипломатом.
Что же касается «соблазна» перевоплотиться в журналиста, то с ним, как и с любым соблазном, надо бороться. Не потому, что оценки посла и журналиста не совпадают, но потому, что — находясь в гостях — не стоит всегда быть откровенным. Не из-за «статуса», а по причинам деликатности, такта, вежливости.
