Наиболее замечательным памятником французской исторической мысли той эпохи являются «Мемуары» Филиппа де Коммина.
1. ЖИЗНЬ КОММИНА
Филипп де Коммин, родившийся около 1447 г., происходил из знатного фламандского семейства ван ден Клитов. Его предки с XIV В. подвизались на службе феодальных сеньоров Фландрии, сначала графов фландрских, а затем герцогов Бургундских, к которым графство отошло в 1384 г. Дед Коммина был советником графа Луи де Маля, а отец занимал посты бальи Гента и верховного бальи Фландрии при герцоге Филиппе Добром, который, кстати, был крестным отцом Коммина и дал ему свое имя. Сеньория Коммин, от которой происходит фамильное имя историка, была получена его дедом в качестве приданого за женой в 1373 г. и перешла по наследству его дяде, а отец и он сам владели сеньорией Ренескюр. Поэтому при бургундском дворе его именовали сиром де Ренескюр, а во Франции, куда он позднее перебрался, его называли по его французскому владению сиром д’Аржантон, но свои письма и донесения он обычно подписывал «Коммин».
Рано потеряв родителей, Коммин вырос в доме своего двоюродного брата, который дал ему подобающее дворянину воспитание: его научили владеть оружием и конем, читать и писать по-французски, но латынью, языком науки того времени, не утруждали. В наследство от отца он получил только доброе имя, ибо тот умер, запутавшись в долгах, в счет которых были конфискованы все его владения, в том числе и сеньория Ренескюр. Позднее Коммин выкупил ее, но, когда он в 1464 г. поступил на службу к наследнику Бургундского дома графу Шароле, ставшему после смерти Филиппа Доброго (1467 г.) герцогом Карлом Смелым, он мог полагаться только на щедрость своего господина [632].
Бургундский дом был тогда одним из наиболее богатых и могущественных в Европе, и его владения охватывали, помимо герцогства Бургундского, большую часть земель, составлявших тогдашние Нидерланды, Франш-Конте и множество более мелких сеньорий. Начало бургундскому государству было положено герцогом Филиппом Храбрым (1364-1404), братом короля Карла V. Опираясь на родство с французским королевским домом и проводя искусную матримониальную политику, он сумел присоединить к своему первоначальному владению герцогству Бургундскому, немало других владений, и прежде всего богатую Фландрию. А его преемники Жан Бесстрашный (1404-1419) и Филипп Добрый (1419-1467) с той же целью воспользовались феодальной усобицей во Франции в начале XV в. и борьбой Франции и Англии на последнем этапе Столетней войны[633].
Собранное чисто феодальным способом, бургундское государство отличалось крайней социально-экономической, политической и культурной неоднородностью. Каждая из входивших в него земель сохраняла свои старые вольности, привилегии и административное устройство, подпав поначалу лишь под контроль герцогских советников. Но герцоги, вдохновляясь примером французской монархии, постепенно насаждали в отдельных землях новые административные институты, находившиеся под их прямым руководством. Особенно решительно за создание централизованного государства взялся Карл Смелый (1467-1477). При нем были созданы правительственные учреждения, функции которых распространялись на отдельные комплексы владений (парламент и счетная палата в Мехелене для Нидерландов) или сразу на все владения (Большой совет и Генеральные штаты). Он ввел также фактически постоянные налоги и создал регулярную наемную армию. При его предшественниках герцогский бюджет составлялся преимущественно за счет доходов с домена, т. е. с герцогского имущества, в виде феодальной ренты в разных формах и поступлений от осуществления публичных прав герцога как государя; налоги с согласия сословного представительства отдельных земель вводились лишь в экстраординарных случаях. Карл же за десять лет правления выжал из подданных в виде налогов столько же денег, сколько его отец, Филипп Добрый, за сорок пять[634].
Централизаторская политика герцогов наталкивалась, однако, на серьезные препятствия, и прежде всего на партикуляризм отдельных земель, в особенности Фландрии с ее богатыми и сильными городами, борьба с которыми красной нитью проходит через всю историю бургундского государства. Этой политике противодействовали также империя, на чьи земли герцоги постоянно покушались, и Франция, для политической целостности которой столь могущественный сосед, как Бургундия, представлял большую угрозу.
Сильно заботило герцогов еще и то, что, несмотря на все свое величие, они не были суверенными государями и по одним владениям оставались вассалами французского короля, а по другим – германского императора. Переговоры Филиппа Доброго с императором Фридрихом III о возведении его в королевское достоинство по его имперским землям завершились безрезультатно. Не более удачными оказались и домогательства королевской короны для Карла Смелого. Он добился от Фридриха III согласия, но на встрече в Трире (1473 г.), где должна была состояться коронация, для которой все уже было приготовлено, император накануне церемонии покинул город, оставив герцога при несбывшихся надеждах.
Тем не менее Карл. Смелый до конца жизни не оставлял надежды стать королем, в мечтах расширяя свое королевство до размеров королевства Лотаря, внука Карла Великого и основателя древней Лотарингии. Ради этого он предпринял завоевание герцогств Лотарингии и Бара, которые врезались в его владения и разделяли их на две части. Но, столкнувшись здесь с сопротивлением имперских городов, немецких князей и швейцарцев, коалицию которых всеми силами поддерживал французский король Людовик XI, он потерпел в 1477 г. полное поражение и погиб. Бургундское государство развалилось.
Но в 1464 г., за 13 лет до этого поражения, когда Коммин впервые прибыл к Карлу, ничто еще не предвещало такого конца. Великие герцоги Запада, как величали бургундских герцогов, пребывали в зените своей славы. Их двор, в атмосферу которого окунулся Коммин, был одним из самых блестящих и расточительных в Европе. При нем нашли свое последнее благодатное пристанище поклонники рыцарских идеалов и певцы рыцарской культуры. Эта культура крайне эстетизировалась в ту пору и выродилась в «пышное представление с тщательно обученными актерами, наслаждавшимися своей игрой и постоянно старавшимися убедить себя в ее серьезности» [635]. Ослепительные по красоте и изобретательности оформления придворные празднества и турниры, в подготовке которых участвовали лучшие нидерландские художники того времени, театральнопышные приемы посольств, а в случае военных действий – сборы больших армий и устройство лагерей, напоминавших города и игравших яркими красками шатров и палаток, – все это создавало герцогам тот ореол величия, о воздействии которого говорит, применительно к себе, Коммин: «Я лишь поражался, что кто-то осмеливается сражаться с моим господином, поскольку считал его величайшим из всех» [636].
