Плавучий штаб президента США, крейсер «Куинси», взявший 22 января 1945 г. курс на Мальту, жил напряженной жизнью. К этому времени была близка к своему победоносному завершению Висло-Одерская операция. 29 января 1945 г. войска 1-го Белорусского фронта вступили на территорию Германии. Военные эксперты и советники президента, собравшиеся на Мальте, «проигрывали» и «просчитывали» сценарии возможного развития событий на европейском и тихоокеанском театрах военных действий, в особенности, разумеется, на тихоокеанском. Все расчеты показывали, что решающее значение для победы союзников неизменно, как и раньше, остается за действиями советской армии на советско-германском фронте, который видный американский военный обозреватель X. Болдуин в статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс» 17 января 1945 г., назвал основным в глобальной войне {130}. Приход на выручку армии Эйзенхауэра, оказавшейся в тяжелом положении, говорил сам за себя. По поводу вступления СССР в войну против Японии также существовало однозначное мнение: без этого война на Дальнем Востоке может затянуться на два-три года и приведет к огромным людским и материальным потерям. В одном из документов, подготовленном для Леги, Маршалла и Кинга, говорилось, что роль Советского Союза никак нельзя в этом смысле переоценить, поскольку предполагается, что он возьмет на себя «организацию решительного наступления на территории Маньчжурии с целью сковать японские силы и военные ресурсы в Северном Китае и Маньчжурии, которые в противном случае могут быть использованы для обороны Японии» {131}.
Итак, контуры будущих решений на предстоящей Крымской конференции вырисовывались для Рузвельта, прежде всего, как производное от трезвого учета меняющейся обстановки – военной, стратегической, политической, дипломатической и моральной. Фактор прихода с освободительной миссией в Европу Советского Союза (при всех негативных сторонах такого оборота событий для Запада и западных ценностей), одержанные им решающие победы в войне с фашистской Германией имели доминирующее значение в этом анализе. О той общей концепции, которой решили придерживаться реалистически мыслящие политики США, включая самого президента, накануне Крымской конференции, лучше всего сказать словами Г. Гопкинса. «Наша политика в отношении России, – говорил он, – не должна предписываться нам людьми, которые руководствуются предвзятым мнением, что нет никакой возможности для сотрудничества с русскими и что наши интересы неминуемо должны привести к конфликту с Россией и в конечном счете к войне. По моему мнению, позиция эта несостоятельна и чревата катастрофой» {132}. Позднее Рузвельт, в сущности, скажет то же, прибегнув, однако, к ссылке на опыт совместного с СССР решения сложных вопросов. 23 февраля 1945 г. на обратном пути из Крыма в США в ходе первой после Ялты пресс-конференции на борту крейсера «Куинси» президент нашел необходимым привлечь внимание журналистов к этому моменту {133}.
И еще одно. Ни о какой «поспешности» в подготовке Белого дома к Крымской конференции или об «интеллектуальной немощи» пораженного недугом президента, оказавшегося якобы жертвой «русского коварства» в Ялте, о чем твердили противники принятых там решений, и речи быть не может. Это подтверждают многочисленные свидетельства и множество фактов {134}. Важное свидетельство оставил Джозеф Дэвис. В своем дневнике (запись 10 января 1945 г.) он зафиксировал, что в связи с подготовкой Крымской конференции у него состоялась продолжительная беседа с Рузвельтом, в ходе которой тщательному рассмотрению были подвергнуты советско-американские отношения, дальневосточные проблемы, вопросы о будущей международной организации (включая принцип единогласия великих держав), о наказании военных преступников, о судьбе колоний. Специальной темой беседы стали «трудности с Черчиллем», который, по словам Рузвельта, все более и более сползал к мышлению XIX в. вместо того, чтобы видеть мир таким, каким он был к концу войны {135}.
Запись Дэвиса существует в двух вариантах: кратком и более подробном. Особенно интересен второй, поскольку он отчасти воспроизводит размышления Рузвельта по вопросам, которые впоследствии нашли свое отражение в американском проекте суммарных выводов по Крымской конференции. Рузвельт, в частности, говорил о наказании главных военных преступников «без фанфар и фотографов» с тем, чтобы не создавать из этого акта справедливого возмездия дешевого спектакля и не давать материала для пропаганды будущим реваншистам. При этом президент высказался в том духе, что Черчилль поддержит это предложение, если же этого не произойдет, то «мы (речь шла о Соединенных Штатах. – В.М.) и Советы пойдем своим путем». Специально собеседники рассмотрели и вопрос о процедуре голосования в Совете Безопасности будущей Организации Объединенных Наций. Запись Дэвиса свидетельствует, что Рузвельт еще раз подтвердил свое согласие с советским предложением считать решения Совета по всем вопросам, кроме процедурных, принятыми большинством в семь голосов членов Совета, включая совпадающие голоса всех постоянных его членов.
Дэвис напомнил Рузвельту о высказанном ему (Дэвису) Сталиным доводе в пользу единогласия великих держав и его взгляде на слабые стороны в деятельности бывшей Лиги Наций, «которая, когда Англия и Франция принялись ухаживать за Германией, оказалась обреченной на гибель». Президент, как засвидетельствовал Дэвис, согласился, что международная безопасность немыслима без того, чтобы каждая из трех великих держав – членов антигитлеровской коалиции, обеспечивших восстановление мира на Земле, не ощущала себя объектом военной угрозы.
Подпись Рузвельта, как известно, стоит под выработанным конференцией в Ялте заявлением руководителей трех держав, заканчивавшимся словами: «Только при продолжающемся и растущем сотрудничестве и взаимопонимании между нашими тремя странами и между всеми миролюбивыми народами может быть реализовано высшее стремление человечества – прочный и длительный мир, который должен, как говорится в Атлантической хартии, «обеспечить такое положение, при котором все люди во всех странах могли бы жить всю свою жизнь, не зная ни страха, ни нужды».
Победа в этой войне и образование предполагаемой международной организации предоставят самую большую возможность во всей истории человечества для создания в ближайшие годы важнейших условий такого мира» {136}. Этих положений не было в американском проекте, они – результат совместной работы участников Крымской конференции, но для Рузвельта их включение в окончательный текст заявления об итогах работы конференции не оказалось неожиданным: они соответствовали его пониманию новых условий, сложившихся в мире. К этому пониманию Рузвельт шел часто через противоречия с самим собой, но в согласии с обстановкой.
