За шесть месяцев работы Лавров и его подчиненные установили около 20 российских и иностранных подданных, в той или иной мере занимавшихся военным шпионажем, и собрали улики, которые можно было представить в суде как доказательство разведывательной деятельности против России. Лавров обратил внимание на особую активность японского военного агента (атташе) подполковника М. Акаши, а в декабре 1903 г. через свою внутреннюю агентуру получил данные о том, что японская миссия всем составом готовится срочно покинуть Петербург. Руководство Главного штаба[515] доложило об этом Николаю II, но результаты деятельности контрразведки по японской миссии не были должным образом оценены. Подобным образом отнеслись и к донесениям военной разведки. В итоге начало войны на Дальнем Востоке для руководства страны стало «неожиданным» и «внезапным».
В ряду ошибок, допущенных военно-политическим руководством Российской империи, следует особо отметить недооценку социально-политических, военных и экономических возможностей Страны восходящего солнца. А ведь уже с 1903 г., после назначения военными агентами в Токио и Сеуле В. К. Самойлова и Л. Р. фон Раабена, работа российской военной разведки в области получения информации стратегического характера заметно улучшилась. В донесениях указывалось, что политические, экономические и военные структуры Японии заняты подготовкой к войне против России, эта информация получала подтверждение из различных источников. Особенно тревожной она стала к декабрю 1903 г., за два месяца до начала войны. Однако информация разведки в очередной раз не была должным образом реализована при принятии военно-политических решений, которые оказались неадекватными нарастанию внешней угрозы.
Меры, предпринимавшиеся российским правительством накануне русско-японской войны, были несвоевременными, половинчатыми и противоречивыми. Эта противоречивость отчасти объясняется диаметрально противоположными сообщениями военных агентов, с одной стороны, и российских дипломатов в Токио и Сеуле – с другой. Можно предположить, что высшее политическое руководство Российской империи сознательно пренебрегло данными военной разведки и контрразведки и допустило «внезапное» и «неожиданное» нападение противника на корабли российского флота. Вероятно, оно полагало, что сумеет представить Японию в качестве агрессора и заручиться поддержкой иностранных государств. Высшее военное командование убедило императора, что одержит скорую победу над противником на суше и на море.
На оперативном уровне также был допущен ряд организационных и служебных просчетов, позволивших японскому флоту нанести серьезный урон кораблям Тихоокеанской эскадры. Излишняя уверенность в своих силах, пренебрежение информацией, межведомственные противоречия, нежелание или боязнь самостоятельно принимать решения стали основными причинами поражения российских войск и флота на начальном этапе боевых действий. В Военном министерстве взаимоотношения между различными подразделениями, осуществлявшими сбор информации о противнике после начала боевых действий, были далеки от гармонии. Пример тому – взаимная неприязнь между назначенным координатором дальней разведки генерал-майором Генерального штаба В. А. Косаговским и генерал-квартирмейстером Маньчжурской армии генерал-майором В. И. Харкевичем. Результатом выяснения отношений стало то, что практически все органы российской разведки на Дальнем Востоке – в Маньчжурской армии, Приамурском военном округе, Тихоокеанской эскадре, Заамурском округе пограничной стражи и гарнизоне Порт-Артура – работали разобщенно.
Даже с началом войны специальных органов контрразведки в действующей армии создано не было. Организация контрразведывательного обеспечения российских войск возлагалась на состоявшего при армии подполковника Отдельного корпуса жандармов Шершова. Однако специальные жандармские полуэскадроны для несения военно-полицейской службы стали прибывать на театр военных действий только к концу 1904 г.; к исходу войны их было всего четыре. В этих условиях разведывательным отделениям управлений генерал-квартирмейстеров штабов 1-й, 2-й и 3-й армий приходилось выполнять несвойственные им функции, что отвлекало сотрудников от исполнения основных служебных обязанностей.
Контрразведывательные и полицейские задачи выполняло и разведывательное отделение Заамурского округа пограничной стражи. Основной проблемой контрразведчиков являлось отсутствие опытных офицеров-розыскников и сыскных агентов, что делало борьбу с японским шпионажем проблематичной.
Еще одной ошибкой военного руководства России явилось то, что тактическая разведка, ведущаяся при помощи разведчиков-ходоков, охотничьих команд и кавалерийских разъездов, считалась более эффективной, чем агентурная. «У нас было много кавалерии и мало шпионов, и мы были все время плохо осведомлены. Наш противник имел мало кавалерии и много секретных агентов и знал все своевременно»[516].
«Особенно неопытны и неумелы были не младшие начальники-исполнители, а высшие, руководившие разведкой. Крайне робкое в серьезных действиях, наше управление в организации разведки отличалось и большей смелостью, и непрактичностью. Разведочные команды получали странные задачи. Обследованием фронта противника не довольствовались; стремились войсковыми частями обследовать тыл противника, расположение его главных сил, открыть планы и намерения врага. Как сквозь сито, гнали через неприятельские аванпосты наши охотничьи команды. Из полков выбирались лучшие нижние чины, лучшие офицеры; им давались самые туманные инструкции; собранные команды угонялись за 100 верст на гибель, тем более верную, чем отважнее были офицеры. Сотни пропавших без вести оплачивали совершенно нестоящие сведения, принесенные одним удачником»[517].
Ценой невероятных потерь армейской тактической разведке удавалось получать отдельные сведения о японских войсках на глубину до 30 километров, однако компенсировать неудачи агентурной разведки в тылу японских войск она не могла. В «Отчете о деятельности разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера при главнокомандующем за 4 марта – 31 августа 1905 г.» указывалось: «…почти все старые разведчики разбежались, а новых нельзя было подыскать, так как китайцы, даже за крупное вознаграждение, не решались поступать на нашу службу тайными агентами из-за боязни японцев, беспощадно и жестоко расправлявшихся со всеми туземцами, подозреваемыми в каких-либо сношениях с русскими»[518]. Надежды на получение информации от пленных развеялись также быстро, поскольку чаще всего в плен попадали солдаты и офицеры отступающей армии, а языковая подготовка российских спецслужб и войск оставляла желать лучшего: на всю действующую армию насчитывалось 11 переводчиков с японского, но ведь еще требовались знатоки китайского, корейского и монгольского языков.
