После переезда в город дед практически остался без работы, что претило его деятельной натуре. Устроиться хоть куда-нибудь не получилось – определенной специальности он не имел, а физическая сила была уже далеко не та. Жил он с нами и охотно брался за любые домашние дела, особенно когда требовалось смастерить что-то довольно замысловатое. Частенько навещал двух других своих дочек, также живших в Уфе, и иногда, заигравшись с внуками, оставался у них на ночевку.
Хотя здоровье все чаще и чаще давало сбои, дедушка никак не хотел обращаться к врачам и активно возражал против любой попытки уговорить себя на это. На все болезни у него было одно лечение – уголь из печки, размешанный в стакане самогона. Выпил, минут двадцать полежал, встал и бодро произнес: «Все прошло!» Теперь я думаю, что таким образом он просто успокаивал нас…
Умер дед в 39-м. Проболел около недели, потом совсем слег и однажды утром сказал отцу, собиравшемуся на работу: «Все, Федор. Давай прощаться…» В этот момент никто всерьез не поверил его словам, показавшимся нам минутной слабостью уставшего бороться с болезнью человека. Мы верили, что закаленный суровыми жизненными испытаниями организм победит и в этот раз… К обеду дедушкино сердце перестало биться…
Едва дотянув до четырех, умер мой маленький братишка. Петю почти сразу после переезда начали мучить боли в желудке. Что только ни делала мама, хватаясь за любую надежду, объездила всех окрестных врачей и народных целителей, но все оказалось напрасно…
Вася сразу же после переезда устроился учеником на участке вулканизации колес автопредприятия, а я продолжил учебу, поступив в пятый класс средней школы № 6, добротное дореволюционное здание которой с его просторными светлыми коридорами ошеломило меня своими размерами и привело в неописуемый восторг. Но где-то через пару лет в стенах появились трещины, просела крыша, и нас в полном составе перевели в находившуюся практически рядом школу № 40. В результате такого уплотнения учеников оказалось слишком много, а классных кабинетов – слишком мало, поэтому занятия велись в три смены.
В то время стране катастрофически не хватало квалифицированной рабочей силы, поэтому 6-ю школу после капитального ремонта передали сталелитейному заводу для размещения там ФЗУ. А нам пришлось ждать аж до 38-го года, когда старшие классы перевели в только что построенную трехэтажную школу № 19.
Поначалу я, четырнадцатилетний деревенский парнишка, ощущал себя в городе не в своей тарелке. Казалось, все вокруг было чужим и непонятным, иная обстановка, другие ребята со своими понятиями о жизни, дружбе и многом другом. Меня, как и любого новичка, словно пробовали на прочность, пытаясь подчинить своей воле. Выручило то, что в город я приехал уже достаточно взрослым и сформировавшимся человеком. Поэтому вскоре, поняв, что Мишка тоже не лыком шит и может в случае необходимости дать отпор, местные пацаны прониклись ко мне некоторым уважением и перестали задираться.
Были среди них, конечно, и любители забраться в чужой сад, а то и украсть что-нибудь более существенное. Поблизости от нашего дома жила семья, в которой двое из трех сыновей «промышляли» в трамваях и автобусах. Остро заточенная по окружности серебряная монетка, зажатая между тонких длинных пальцев, ловко и незаметно вспарывала сумки и карманы зазевавшихся горожан, принося своему владельцу «легкие деньги». Один из них очень любил похвастаться этим «умением» перед младшими ребятами, изо всех сил стараясь подчеркнуть собственную значимость в «блатном» мире.
– Вот так-то! Это вам не спину гнуть на «хозяина», – самодовольно улыбался он, красочно расписывая все прелести воровской «романтики». Сколько правды содержалось в его рассказах, понять было невозможно. К счастью, большинство ребят имели совсем другие жизненные ценности, стараясь в дальнейшем избегать общения с ним. Правда, к чести тогдашней милиции надо сказать, что подобные шалопаи на воле долго не задерживались, периодически отправляясь на перевоспитание в соответствующие исправительные заведения…
Однажды я тоже оказался жертвой карманника. Брат купил мне наливную чернильную ручку, в то время такие как раз только-только появились и быстро стали очень модной вещью. Меня просто распирало желание похвастаться, тем более ручка была не наша, а импортная. Поэтому, собираясь в кино, я положил ее в карман рубашки, пристегнув к нему зажимом, чтобы не потерять. Во время сеанса ручка еще находилась на своем месте, но когда, выйдя из зала, мне в очередной раз захотелось полюбоваться ею… Обидно было до слез…
Отстоять себя от чуждых мне влияний и поползновений оказалось далеко не самой сложной задачей, которую мне предстояло решить для того, чтобы полностью адаптироваться к городской жизни. Перестраиваться на другой лад пришлось практически во всем, начиная с одежды. Ведь носили в деревне что придется. Например, сапоги и курточка, сделанные старшему брату, перешли по наследству ко мне. И так было практически во всех семьях: ничего не выбрасывалось, все носилось, пока не расползалось на кусочки. Мои привычные к лаптям ноги не сразу адаптировались к туфлям и ботинкам, в которые были обуты городские ребята. Да и простая грубая рубаха здесь тоже не котировалась, требовалось надевать что-то получше.
Лишь только начались занятия, я обнаружил, что знания, полученные мной в сельской школе, оказались совершенно недостаточными для полноценного усвоения программы городской. Особенно плохо дело обстояло с литературой. Да и неудивительно – книг-то особо в деревне и не было. Разве что Евангелие, Псалтырь да Жития святых, которые дед читал нам вслух, пока мы не засыпали, убаюканные его монотонным голосом. Изредка попадались журналы, привозимые из города и передававшиеся от семьи к семье.
В Уфе все обстояло совсем по-другому. Заходишь даже в школьную библиотеку – глаза разбегаются. Стеллажи рядами стоят, возвышаясь до самого потолка. И книги можно найти на любой вкус, от учебных до приключенческих. А уже если в городскую попал, так там вообще заблудиться можно было…
– Слишком медленно читаешь! Как поп! – говорила Зоя Александровна Субботина, учительница русского языка и литературы, под дружный смех одноклассников. Приходилось стараться изо всех сил, шепотом повторяя про себя наиболее сложные фразеологические обороты. Немало трудностей пришлось преодолеть и для того, чтобы сделать свой почерк более понятным.
…Честно сказать, городские ребята были более развитыми и могли, довольно быстро завладев вниманием слушателей, доходчиво и интересно рассказать какую-либо историю или байку. Но упорства и трудолюбия нам, сельским, было не занимать, поэтому некоторое время спустя их преимущество начало понемногу исчезать. Все реже и реже доводилось мне слышать обидное слово «деревенщина»…
