невидимом, и одновременно находилось вне всего, никому не подчиняясь. Оно бесстрастно фиксировало добрые и дурные дела живых существ и направляло их души или сущности на последующие перерождения в соответствии с законом высшей справедливости.
Жизнь людей той эпохи, когда появилось подобное мироощущение, была короткой и наполненной страданиями. Ее среднестатистическая продолжительность в Индии составляла от 22 до 27 лет. Неизбежность ранней смерти преодолевалась верой в перемещение из жизни земной, несовершенной, — в другое пространство, в мир Брахмана в результате слияния с ним после многочисленных земных перерождений. Мир, где сильный притесняет слабого, было куда проще не осуждать, а объявить «виртуальной реальностью» — сансарой. Она сохранялась благодаря иерархии, в основе которой лежал принцип насилия и принуждения в самых разнообразных формах.
Предчувствием настоящей жизни воспринималось томление по тому нечто, что находилось вне земного миропорядка. И тем сильнее, трепетнее и безогляднее верилось в мечту о том идеальном и трудно определяемом словами Пространстве, чье существование априорно предполагалось и подтверждалось генетическим оптимизмом человека, логикой его жизни, фантазией и интуицией, даже вопреки обычному здравому смыслу.
Идея реинкарнации, метемпсихоза позволяла представлять череду многочисленных земных смертей неотвратимым приближением апофеоза вечной и прекрасной жизни. Возможность оказаться в раю или даже освободиться от дальнейших перерождений, ведя веками добродетельную и достойную своего сословия жизнь, делала человека терпеливым и укрепляла веру во всемогущество и объективность кармы — закона воздаяния и ваятеля его последующих телесных обличий.
Согласно этой традиции человек в определенном смысле одновременно находился в трех временны́х плоскостях — в прошлом, настоящем и будущем, то есть в вечности. Но эта вечность не радовала, а ужасала человека. Ведь ее основой было непрекращающееся страдание. Амплитуда его воздействия в разных рождениях человека колебалась — от адски невыносимого до вполне по-земному терпимого.
Появление мысли у Гаутамы Будды о ненастоящности земного мира не означает признание его отсутствия как истинной реальности. Он обращает наше внимание, что этот мир был и остается в сознании необразованных и доверчивых людей иллюзорным и бесконечно далеким от своей настоящей, объективной сущности. Преодолеть свое дремучее невежество — вот к чему призывал своих последователей Первоучитель.
До сих пор индийцы, придерживающиеся веры своих далеких предков, в своей массе склонны к философствованию на любые темы. Но о чем бы они ни говорили, их медоточивые уста никогда не обходят молчанием своих богов и связанные с ними законы. Такие, например, как дхарма, карма, сансара и мокша. Эта особенность характера и сознания индийцев появилась не вчера, а более двух с половиной тысячелетий назад. С особым интересом они толкуют о материях, которые нельзя потрогать руками, но вокруг которых возможно бесконечно плести словесные кружева и отстаивать свою правоту. К тому же пылкий нрав этих людей заставляет их ввязываться в горячие и долгие споры, когда разумнее было бы, с точки зрения буддиста, промолчать.
Я чуть было не забыл сказать еще об одном важнейшем представлении ведийской культуры. Кого человек того времени называл своей матерью? Оказывается, мать у него была не одна, а целых семь. Первой матерью, разумеется, считалась женщина, давшая ему жизнь. Второй — та, которая вскормила и воспитала его. Третьей матерью — жена пуджари, жреца, который совершает в доме ежедневные ритуалы перед мурти, скульптурным изображением божества. Четвертой — жена правителя, царя. Пятая мать — жена духовного наставника, учителя, его гуру, который до определенного срока его учил и духовно воспитывал. Шестая — священная корова. И, наконец, самая последняя и самая первая по любви к ней — мать Земля.
Не правда ли, есть что взять для расширения собственной души у людей ведийской эпохи?
Глава третья. У каждого вымысла есть свое начало и конец
О небесах Тушита, о ведийских мудрецах, об архатах и бодхисаттвах, о том, как сохранялись мудрые мысли, о Шиве и его супруге во многих обличьях, о мифологических богах и героях, о которых в Индии знают все, о буддийских соборах, которые были и которых не было, о таинственных корзинах и колесницах
Французский индолог Раймон Блок иронично заметил, что «в Индии большая важность придается мифологии, а реальность в лучшем случае заслуживает лишь упоминания» [61].
При некоторой безапелляционности это суждение остается верным по своей сути. Современники Сиддхартхи Гаутамы жили в век торжества мифа. Древнеиндийская мифология сравнима с ковром из шелковых нитей. Множество ее персонажей невероятно плотно сплетены общностью судеб, родственными отношениями и другими прозаическими обстоятельствами. При изменении интенсивности и угла направленного на шелковый ковер света происходит преображение ковровых узоров. Ковер словно оживает и меняется, становится мало похожим на самого себя прежнего. То же самое примерно происходит с использованием, трактовкой, восприятием традиционных древнеиндийских мифологических сюжетов и образов в буддизме.
Рассмотрим, что представляют собой небеса Тушита для индусов и буддистов и кого древнеиндийская традиция относит к мудрецам-риши.
У индусов данное пространство относится к сансаре и пригодно как для благочестивой, вдумчивой, наполненной духовными размышлениями жизни, так и для жизни греховной и развеселой. Оно расположено на вершине огромной золотой горы Меру и над ней. Гора Меру в древнеиндийской мифологии находится где-то к северу, за Гималаями и представляет собой центр Земли и Вселенной. Вокруг нее вращаются Солнце, Луна и звезды. К обитателям Дэвалоки относятся боги, апсары (прекрасные полубогини, находящиеся в постоянном услужении у богов), гандхарвы (полубоги, певцы и музыканты, возлюбленные апсар) и многие другие мифологические персонажи. У них у всех есть выбор: погрузиться ли в глубокое духовное созерцание или же пуститься во все тяжкие. В последнем случае кармой им уготована печальная участь перерождения в более низких видах существования.
Ведь, как уже говорилось, и всемогущие боги не освобождены от закона кармы, то есть от смерти и нового рождения. Единственное утешение — на небесах сказочно долгая продолжительность жизни. Однако известно: чем выше взлетишь, тем больнее падать, а чем больше привыкаешь к хорошей жизни, тем труднее отвыкать.
Буддисты эти Небеса называют небесами Радости и более тесно, чем индусы, связывают с Землей, с сансарой, ведь они ее неотъемлемая часть.
Роль небес Радости для буддиста, однако, отлична от той, которую они играют в древнеиндийской мифологии.
Небеса Тушита — это сфера практического альтруизма, они отражают оптимистический настрой человека, состояние его жизнерадостности. Одновременно вбирают в себя тонкие душевные движения и благородные помыслы. В буддизме их обитатели бодхисаттвы (санскр. — те, чья сущность — просветление, или тот, кому суждено просветление, или существо просветления) чутки к бедам людей, к их страданиям. Недаром небеса Тушита в переосмыслении буддистов становятся небесами Неравнодушия. На них бодхисаттвы проводят последнюю свою жизнь
