На палубе я заставил и своих ребят глотнуть для успокоения коньяку.
― Ребята, теперь нужно взять себя в руки. Не выглядеть смущенными! Мы должны встретить нашего врага, с которым мы намерены бороться, с благожелательным нейтралитетом и из-под норвежской маски бесстрашно смотреть ему в лицо немецкими глазами. Один за всех, все за одного! Исполняйте свои роли, я же разыграю старого матерого капитана.
В кают-компании были сделаны все нужные приготовления, Граммофон наигрывал популярную английскую песенку ― мы хотели сразу расположить к нам врага. Тут лее на столе был поставлен виски. Мы предполагали, что «Томми»[14] сразу зайдут в кают-компанию, и были бы не прочь приветствовать их виски, чтобы притупить несколько остроту их зрения. Мы были добродушно настроенные люди.
От крейсера отвалила шлюпка. Мои матросы сохраняли равнодушное спокойствие и приготовили с бака конец, чтобы подать на шлюпку. Шлюпка подошла к борту ― в ней находилось два офицера и 15 матросов. Я разразился руганью па своих ребят, что они недостаточно проворно двигаются. Старому капитану подобает ругаться, и при этом нужно было, чтобы англичане сразу услышали норвежский язык. Офицер, который первым взошел на палубу, приветствовал меня по-английски:
― Счастливого рождества! Капитан?
― Я и есть капитан, сударь офицер. (Такое обращение было более уместно в устах простого человека, чем «господин офицер»).
― Счастливого рождества, капитан!
― О, счастливого рождества, сударь офицер! Коли вы спуститесь ко мне в каюту, то вы увидите, что это было за счастливое рождество для нас!
― Попали ли вы в шторм?
― О, да, мы его испытали.
― Бедный капитан. Мы в это время были под прикрытием островов.
«Да, ― подумал я, ― это мы знаем, так как ни одного из вас не встретили в море».
― Я охотно посмотрел бы ваши бумаги, капитан.
Когда мы спустились вниз (второй офицер также поздоровался со мной за руку и пожелал мне радостного рождества), граммофон заиграл «Типперери»[15]. На лицах англичан изобразилась довольная улыбка, и они стали подпевать. Атмосфера как будто наполнялась взаимной симпатией. Сразу чувствовалось, что судно было хорошее.
В каюте приходилось нагибаться из-за развешенного белья, а моторно-примусная смесь в воздухе вызвала у англичан кашель. Первый из вошедших офицеров заметил «Жанетту».
― Ваша жена?
― Моя жена, сударь офицер.
Он воспитан в правилах «света» и обращается к ней со словами:
― Простите, что я вас беспокою, но мы должны выполнить нашу обязанность.
«Жанетта» протянула заученное: «Олл райт» (хорошо). После этого офицер замечает разбитые иллюминаторы, сырость в каюте и говорит:
― Одному небу известно, что за погоду вам пришлось испытать, капитан.
― О, не смотрите на это, сударь офицер, мой плотник все исправит. Но что составляет мое большое горе, это мои подмоченные бумаги.
― Ну, ну, капитан, бумаги не могут быть сухи, раз у вас выворочен весь борт судна. Это само собой понятно.
― Да, для вас может быть, но придет другой и будет считать меня ответственным. Ведь документы должны служить столь же долго, как и само судно.
― На этот случай у вас будет удостоверение от меня. Будьте довольны, что ваш корабль не был окончательно разбит.
― Я был бы вам очень признателен, если бы вы дали мне удостоверение.
Он вынул из кармана записную книжку, в которой перечислены все бумаги, подлежащие просмотру. Он уже осмотрел немало судов, и все подозрительное у него отмечено в книжке. Отныне в его книжке отводится страница и для «Морского Чёрта». В это время другой офицер любовался портретом короля Эдуарда, ландшафтами, развешенными на стене, и почтительным взглядом сравнивал портрет моей жены с оригиналом. На верхней палубе хихикали матросы и угощались виски. Одни заводил граммофон, чтобы звуки «Типперери» не прекращались. Доносился хохот и разговоры команды. В это же время я расстилал перед офицером одну бумагу за другой. Он едва взглянул на них и сказал мне: «Хорошо, хорошо, капитан». Между делом я дважды энергично сплюнул в каюте и продолжал показывать бумаги: «Вот, пожалуйста, сударь офицер, вот еще эта». Настроение было у всех превосходное, все шло, как по маслу.
Если бы этот человек мог предполагать, что он сидел на остриях штыков! Ведь внизу ждали мои матросы в полном вооружении.
Рядом со мной стоял мой адъютант Прис, разыгрывавший первого штурмана,― громадная, чисто норвежская фигура. Он стоял с серьезным лицом и прекрасно исполнял свою роль.
― Где ваши грузовые документы?―спросил англичанин.
Штурман не спеша пошел и принес их. Для этого он и находился здесь. Капитан не должен всё сам делать. Это были наши единственные бумаги без подчисток; груз был подробно обозначен и имелось удостоверение, что он предназначен для английского правительства в Австралии, внизу стояла подпись: «Джэк Джонсон, британский вице-консул».
― Капитан, ваши бумаги все в порядке.
― Я чрезвычайно рад, что мои бумаги в порядке, и вам это должно быть тоже приятно.
Но тут же меня постигает первая неудача. На радостях я проглотил жевательный табак и чувствую как он попал в пищевод, и меня начинает мутить. Мне приходится бороться с сильным позывом к тошноте, но нужно, чтобы англичанин ничего не заметил ― старый норвежский капитан не может страдать морской болезнью. Офицер потребовал вахтенный журнал. Штурман его принес. Англичанин внимательно его рассматривает и удивлен, что мы три недели стояли на месте! Судьба наша начинает висеть на волоске. Нужно внушить, во что бы то ни стало, доверие этому человеку, а тут эта проклятая внутренняя борьба с позывом к рвоте. Табак готов вырваться наружу. Чтобы отвлечь внимание, я говорю, обращаясь к штурману:
― Такой меховой воротник с капюшоном, как у офицера, следовало бы и нам иметь против холода.
Англичанин долго рассматривал вахтенный журнал, изучая наш маршрут, обратил внимание на моторный шпиль, который мы поставили, и, наконец, спросил:
― Что же это значит, почему вы оставались там три недели?
Я чувствую весь ужас этого вопроса. Ну, думаю, теперь все кончено. Мой штурман поспевает на выручку и сухо говорит:
― Нас предупреждал судовладелец не выходить, так как немецкие вспомогательные крейсера находились в море.
Офицер задумался и повернулся ко мне с вопросом:
― Немецкие вспомогательные крейсера? Знаете ли вы что-нибудь о немецком флоте?
― Конечно,― ответил я и думаю про себя, ― «Ну, теперь я основательно залью парню».―Разве вы не слышали о «Мёве» и «Морском Чёрте»? Пятнадцать немецких подводных лодок находятся, кроме того, в море, так уверял нас, по крайней мере, судовладелец. Мы были в большом страхе, ведь у нас английский груз. Поэтому нас и предупредили об этом.
