14 апреля 1926 года А. Е. Абрамович обратился в Секретариат Исполкома Коминтерна с заявлением, в котором попросил освободить его «от обязанностей заведующего ОМС». Довольно путано он объяснял, что используется в Коминтерне неправильно, сидит зачастую без дела, а «добавочная работа в Орготделе, которая… до сих пор представлялась, носит больше номинальный характер…» В заключение он «категорически» требовал «откомандирования в распоряжение ВКП(б)»[73].
В сентябре Абрамович действительно ушел с поста заведующего ОМС, перейдя снова в Орготдел референтом, а 7 января следующего года постановлением Секретариата ИККИ его командировали в Китай в качестве члена Дальневосточного бюро (Дальбюро) ИККИ. В связи с новым назначением А. Е. Абрамович сменил старый псевдоним на Арно.
Кроме А. Е. Абрамовича, представлявшего в Китае ОМС, в Дальбюро в это время входили Г.Н. Войтинский (председатель и представитель ИККИ в Китае), Моисей Григорьевич Рафес (секретарь), Татес Мандалян (представитель Профинтерна), Николай Михайлович Насонов и Николай Алексеевич Фокин, представлявшие в Китае ИККИМ. Моисея Рафеса (1883–1942) нам еще придется упоминать, поэтому воспроизведем здесь характеристику, данную ему Л. Троцким в работе «Кто руководит ныне Коминтерном?», написанной в ссылке в сентябре 1928 года. «Рафес… оказался одинаково способен стать министром Петлюры, как и советником китайской революции. В какой мере он содействовал своей поддержкой гибели петлюровщины, судить не берусь. Но что он сделал все, что мог, для того, чтоб погубить китайскую революцию, об этом свидетельствует каждая строка его отчетов и статей»[74]. Действительно, М. Г. Рафес входил от еврейской социал-демократической партии Бунд в украинскую Директорию, возглавлявшуюся с 11 февраля 1919 года Симоном Петлюрой. В партию большевиков М. Рафес вступил лишь в конце 1919 года. Мы не беремся, в свою очередь, судить о том, насколько способствовал М. Г. Рафес разгрому китайской революции. Заметим лишь, что, как и Лев Троцкий, он стал жертвой сталинского террора: 2 июня 1940 года Моисея Рафеса, уже два года томившегося под следствием, приговорили к 10 годам лишения свободы. Умер он в лагере.
Ознакомившись с ситуацией, Абрамович пришел к выводу, ранее уже озвученному М. Г. Рафесом и H. М. Насоновым: Григорий Наумович Войтинский не обеспечивает интересы Коминтерна в Китае. В письме от 25 февраля 1927 года из Шанхая, где находилась штаб-квартира Дальбюро, Арно, отмечая высокий революционный дух китайских рабочих и ослабление позиций главнокомандующего войсками Гоминьдана Чан Кайши, в то же время упрекал китайское коммунистическое руководство в отсутствии четкой политической линии и сдаче позиций буржуазии. В самом деле, ЦК KIT Китая вместе с его генеральным секретарем Чэнь Дусю (1880–1942) с полного согласия Г. Н. Войтинского стратегически ориентировался на члена ЦИК Гоминьдана, в недавнем прошлом председателя Национального правительства в Кантоне Ван Цзинвэя (1884–1944). Прозванный «джентльменом китайской революции» и «самым красивым китайцем» Ван Цзинвэй почти год находился «в отпуске по болезни» за границей и вернулся в страну лишь в начале апреля. Лидеры КП Китая надеялись, что Ван Цзинвэй сможет противостоять Чан Кайши, уже успевшему продемонстрировать диктаторские замашки и приверженность антикоммунизму[75]. «Вместо того, чтобы дать партии ясную директиву, он (т. е. Войтинский. — М. П.) их запутывает самым пошлым дипломатничаньем. Авторитет русских товарищей, по заявлению членов ЦК партии, весьма пал. Так как, во-первых, представитель ИККИ интригует, а в Китае это худшее, что можно сделать; 2) у представителя ИККИ нет линии, и он вполне разделяет вину за ту неясность резолюций и работы ЦК до сих пор; 3) он работает под впечатлением и дезорганизует работу ЦК партии»[76], — подчеркивал Арно.
В этом же письме он сообщал о разразившейся 19 февраля в Шанхае в связи со слухами о победах приближающихся гоминьдановских войск всеобщей забастовке. С досадой он констатировал, что компартия не пожелала возглавить стихийно перераставшее в «вооруженное восстание» движение масс, и «забастовка прекратилась по точному указанию ЦК».
Реакция Москвы на полученную информацию свидетельствовала о том, что в обозначившемся противостоянии она была склонна доверять скорее Г. Н. Войтинскому. Последнему 7 марта ИККИ адресовал телеграмму, в которой «категорически» возражал «против всеобщей стачки до прибытия в Шанхай кантонских войск». Телеграмма завершалась следующим пассажем: «…нельзя давать бить себя по частям. Настаиваем на выполнении этой директивы».
Все же, несмотря на предостережения Москвы, Шанхай был освобожден жителями города до прихода гоминьдановских войск.
17 марта вместе с Н. Насоновым и Н. Фокиным Александр Абрамович направил в Москву новое послание, выдержанное в еще более резкой тонально сти. «События последних месяцев… — писали эмиссары Коминтерна, — окончательно убедили нас, что теперешнее руководство Китайской коммунистической партии неспособно вести твердую коммунистическую политику, столь необходимую в крайне осложнившихся политических условиях. В руководстве партии имеется группа, которая определенно тянет партию вправо, на путь ликвидаторства, и эту группу и ее линию поддерживает представитель ИККИ. Кризис, возникший в партии, будет чем дальше, тем больше углубляться и, если ИККИ не вмешается немедленно, может иметь тяжелые последствия как для партии, так и для китайской революции. Причину кризиса надо искать в том, что верхи китайской партии рассматривали до сих пор и рассматривают еще китайскую революцию как революцию буржуазную, от которой, кроме свобод и небольшого улучшения экономического положения, нечего ожидать, они не верят в социалистический путь развития китайской революции, так как не верят в китайский пролетариат и крестьянство, не верят в массы и массовое действие». Авторы послания критиковали не только, Г. Войтинского, но и работавшего главным политическим советником ЦИК Гоминьдана Михаила Марковича Бородина (наст, фам. Грузенберг). Кстати, его переводчиком в Кантоне был будущий вождь вьетнамских коммунистов Хо Ши Мин, работавший под фамилией Ниловский. М. М. Бородина характеризовали «как коммуниста, очень похожего на левого гоминьдановца; и, как всякий мелкобуржуазный революционер, он подвержен колебаниям большой амплитуды». Правда, тут же указывалось и обстоятельство, требовавшее более осторожного подхода к М. Бородину: «При всех своих недостатках, при всей своей убогости и беспринципности, Бородин все же олицетворяет сегодня левое крыло Гоминьдана, с одной стороны, и СССР — с другой». А. Абрамович и его единомышленники считали необходимым «не только снять т. В[ойтинского], но и послать сюда работника более крупного, который мог бы быть одновременно и представителем ИККИ, и руководить Бородиным»[77].
