Пейдж только прибыл в Стэнфорд, а через несколько недель весь факультет компьютерных наук переехал в новое здание имени Билла Гейтса134. Брину не понравилось, как архитектор пронумеровал помещения, поэтому он предложил новую систему, которая лучше описывала, где какое помещение находится и какое между ними расстояние: “Моя система была, так сказать, интуитивно понятна”135. Пейдж делил учебную комнату с тремя другими аспирантами, и там же обосновался Брин. Система полива растений в подвесных горшках управлялась компьютером, пианино тоже было подключено к компьютеру, также в комнате были всевозможные электронные гаджеты и туристические пенки для желающих поспать днем или остаться в университете на ночь.
Неразлучным друзьям дали прозвище, которое писалось в “верблюжьем регистре”, — ЛарриИСергей. Их споры и колкие подшучивания напоминали дуэли, в которых мечи становились только острее, затачиваясь друг о друга. Тамара Манзнер, единственная девушка в группе, называла их перепалки “так глупо, что умно”. Особенно часто она говорила эти слова, когда приятели обсуждали абсурдные идеи, например, можно ли построить из лимских бобов что-то размером с дом. “Было очень весело заниматься в одной комнате с ними, — рассказывает Манзнер. — У нас у всех был сумасшедший график. Помню, как-то раз у нас не было свободных мест в три часа утра в субботу”136. Тандем ЛарриИСергей прославился не только своей гениальностью, но и дерзкими выходками. “Они даже не пытались изобразить уважение к вышестоящим, — вспоминает профессор Раджив Мотвани, один из их кураторов. — Они постоянно со мной спорили и без зазрения совести могли сказать: «Вы несете полную чушь!»”137
Нередко инноваторы объединяются в команды так, что сильные стороны одного компенсируют недостатки другого. Так было и с тандемом ЛарриИСергей. Пейдж был не особо общительным, ему было проще наладить зрительный контакт с монитором, чем с незнакомцем. У него было хроническое заболевание голосовых связок из-за перенесенной вирусной инфекции, поэтому говорил он тихим и хриплым голосом. Порой он предпочитал промолчать (в этом был некоторый шарм), чем мог приводить людей в замешательство. Зато от этого его редкие реплики становились еще более запоминающимися. Иногда Пейдж уходил глубоко в себя, а иногда был очень интересным собеседником. Он умел вдруг искренне улыбнуться и так внимательно слушал людей, что невольно льстил им и немного обескураживал. Пейдж обладал строгим научным умом, умел находить противоречия в самых обыденных высказываниях и мог легко превратить поверхностный разговор в глубокую дискуссию.
Брин же умел быть очаровательным хамом. Он мог войти в комнату без стука, с порога рассказать обо всех своих идеях и влиться в любую беседу. Пейдж был более вдумчивым и скрытным. Брину достаточно было знать, что что-то работает, а Пейдж должен был разобраться, почему оно работает. Энергичный и разговорчивый Брин часто притягивал к себе всеобщее внимание, зато в конце дискуссии Пейдж умел переключить всех на себя, вставив несколько замечаний. “Наверное, я застенчивее Сергея, хотя он иногда тоже бывает нерешительным, — говорит Пейдж. — Мы были отличной командой, потому что, возможно, я мыслил несколько шире, разбирался в разных областях. Я закончил факультет компьютерных технологий и больше него знал про технику и оборудование, а он больше смыслил в математике”138.
Пейдж восхищался интеллектом Брина. “Он был невероятно умен, даже по меркам факультета компьютерных технологий”.
К тому же общительность Брина помогала ему объединять людей. Когда Пейдж приехал в Стэнфорд, ему выделили стол в общей комнате для магистров и аспирантов, известной как “загон”. “Сергей был очень компанейский, — вспоминает Пейдж. — Он знакомился со всеми студентами и приходил потусить с нами в «загоне»”. У Брина был особый талант заводить дружбу с преподавателями. “У Сергея как-то получалось попадать к профессорам в кабинеты, общаться с ними. Это было довольно необычно для аспиранта. Думаю, преподаватели это терпели, потому что он обладал незаурядным умом и много знал — ему было что сказать о самых разных вещах” 139.
Пейдж присоединился к группе студентов, изучавших симбиоз “человек — машина”. Первые шаги в данной области сделали еще Ликлайдер и Энгельбарт, а теперь Пейдж с коллегами искали новые способы повысить эффективность взаимодействия людей и компьютеров. Это было темой любимого курса Пейджа в Мичигане. Он был убежден, что ПО должно проектироваться с расчетом на пользователя, то есть все интерфейсы должны быть интуитивно понятными, а пользователь всегда прав. Пейдж поступал в Стэнфорд, заранее зная, что своим научным руководителем хочет видеть Терри Винограда, жизнерадостного ученого с прической Эйнштейна. Виноград занимался искусственным интеллектом, однако затем задумался о сущности человеческого познания и сменил тему исследований, как сделал и Энгельбарт. Виноград начал изучать, как машины могут усилить (а не повторить и заменить) человеческий разум. “Я оставил свои разработки, которые можно было считать попытками создать искусственный интеллект, и сфокусировался на более общем вопросе: «Как вы хотите взаимодействовать с компьютером?»”140 — объяснил Виноград.
Хотя Ликлайдер и добился впечатляющих успехов в изучении симбиоза “человек — машина” и разработки интерфейсов, эта область по-прежнему считалась довольно несерьезной дисциплиной. Инженеры-прагматики, занимавшиеся “настоящими” компьютерными науками, смотрели на новое направление несколько свысока и считали, что такое обычно преподают бывшие психологи (Ликлайдер и Джудит Олсон пришли в IT из психологии). “Люди, которые работали с машинами Тьюринга или чем-то подобным, думали, что исследователи человеческих реакции занимаются какими-то нежностями, чем-то почти гуманитарным”, — рассказывает Пейдж. Виноград помог повысить престиж этой области. “Терри хорошо разбирался в компьютерных технологиях, поскольку до этого работал над искусственным интеллектом, но ему также были интересны вопросы взаимодействия человека и компьютера. Этой проблеме уделялось мало внимания, и репутация у нее была незаслуженно низкая”. В университете одним из любимых предметов Пейджа был курс “Кинематография и проектирование пользовательского интерфейса”: “Нам рассказывали, как можно использовать язык фильмов и киноприемы при создании компьютерных интерфейсов”141.
В сфере научных интересов Брина был сбор и анализ данных. Вместе с профессором Мотвани он открыл студенческую группу “Анализ данных в Стэнфорде”, сокращенно MIDAS (Mining Data at Stanford). Среди ее участников был аспирант Крейг Сильверстейн, который стал первым сотрудником компании Google. Брин и Сильверстейн опубликовали два анализа потребительской корзины, в которых оценивали, какова вероятность того, что потребитель, покупавший предметы А и В, купил бы предметы С и D142. Так Брин заинтересовался методами, позволяющими анализировать данные из интернет-кладовой.
