Рекламировать открывавшееся кафе начал Владимир Гольцшмидт, называвший себя «футуристом жизни». По словам 23-летнаго поэта Николая Николаевича Захарова (он писал под псевдонимом Мэнский), каждый день с 12 до 3 часов дня Гольцшмидта можно было видеть прогуливавшимся по улице Кузнецкий мост…
«… в открытой парчовой рубашечке, декольте и куртомажнэ, в браслетах и медальонах, с обсыпанной золотистой пудрой частью кудрявой головы, то одинокого и мечтательного, то окружённого последователями, одетыми в не менее оригинальные костюмы».
Гольцшмидт был известен своими лекциями о здоровом образе жизни, на которых он, по словам того же Николая Захарова…
«…"во имя солнечных радостей" разбивал чуть ли не пятисантиметровые сосновые доски о свою же собственную позолоченную голову (сему высокопоучительному зрелищу я был свидетелем лично)».
А оформляли «Кафе поэтов» художники Давид Бурлюк, Георгий Якулов и Валентина Ходасевич.
«Отец российского футуризма» как бы наяву воплощал то, о чём Маяковский сказал в «Облаке в штанах»:
«И —
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк —
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк».
Теперь Бурлюк «лез» в кафе, затевая совершенно новое дело:
«Почти окровавив исслёзенные веки,
вылез,
встал,
пошёл
и с нежностью, неожиданной в жирном
человеке,
взял и сказал:
"Хорошо! "»
Вскоре на улицах Москвы появились красочные афиши, сообщавшие о том, что в Настасьинском переулке в доме № 1 открылось «Кафе поэтов». Москвичи окрестили его по-своему: «Кафе четырех Бурлюков из Настасьинского переулка» и «Кафе футуристов».
Николай Захаров:
«Фонарь у входа освещал маленькую чёрную дверь с надписью белой краской, гласившей – „Кафе поэтов“. Небольшая передняя вела в миниатюрный зал, расписанный в ультрафутуристическом стиле. Почти что от двери до самой эстрады, на которой находилось пианино, тянулись длинные узкие столы. Налево от входа помещался буфет-прилавок, а за ним – дверь и окно в кухню».
Сергей Спасский:
«Что же заставляло разноплемённую публику протискиваться в узкую дверцу кафе? Буржуи, дотрачивающие средства, анархисты, актёры, работники цирка, художники, интеллигенты всех мастей и профессий. Многие появлялись тут каждый вечер, образуя твёрдый кадр „болельщиков“. С добросовестным, неослабевающим упорством просиживали от открытия до конца.
Дело в том, что ни одно собрание не походило на предыдущие и последующие».
Николай Захаров:
«В «Кафе поэтов» за сравнительно небольшую плату можно было поужинать, получить кофе, а главное провести вечер и даже часть ночи, т. к. программа обычно завершалась далеко заполночь.
Часам к десяти вечера к футуристам стекалась публика. Приходили завсегдатаи: владелец кинематографического ателье Дранков, Филиппов, друг и издатель Маяковского, Ф.Я. Долидзе, устроитель вечеров и выступлений поэтов, … и многие другие… Сходились поэты, приходила публика и, наконец, около одиннадцати появлялись и сами «киты»».
Из названных гостей Александр Осипович Дранков был фотографом, кинооператором и кинопредпринимателем. С устроителем «вечеров поэтов» Фёдором Яссеевичем Долидзе мы вскоре встретимся.
Обстановка в этом ночном заведении особенно оживилась, когда в нём появился Маяковский. Он был широко известен, все его знали. Посмотреть вблизи на поэта-футуриста хотели многие.
Газета «Московский листок» в номере от 16 декабря 1917 года написала:
«Для того, чтобы посмотреть и послушать футуристов, надо заплатить за вход 3 рубля… Шумно, душно, накурено. На возвышении сидят "четыре кита " футуризма: Маяковский, Каменский, Гольцшмидт и Бурлюк. Они „занимают публику“. Выступают очень странные „футуристы“. Вот один – с напудренным лицом, с подведёнными глазами и даже с „мушками“ на щеках. Другой – тоже „наштукатуренный“, в лиловой рубашке с открытой шеей… Время от времени кто-нибудь из футуристов объявляет свой „бенефис“, и по случаю такого „торжества“ входная плата повышается уже до 5 рублей».
Как видим, газета поставила Маяковского на первое место.
Николай Захаров:
«Маяковский, единственный из китов, одевался без особого чудачества. Он ходил в чёрном костюме, с красным шарфом вместо галстука».
Василий Каменский:
«Сама публика требовала:
– Маяковского!
И Маяковский выходил на эстраду, читал стихи, сыпал остроты, горланил на мотив «Ухаря-купца»:
Ешь ананасы, рябчиков жуй!
День твой последний приходит, буржуй!
Публика кричала:
– Хлебникова!
Появлялся Хлебников, невнятно произносил десяток строк и, сходя с эстрады, добавлял своё неизменное:
– И так далее.
Публика вызывала:
– Бурлюка! Каменского!
Я выходил под руку с «папашей», и мы читали «по заказу».
Вызывали и других из присутствующих: Есенина, Шершеневича, Большакова, Кручёных, Кусикова, Эренбурга. Требовали появления Асеева, Пастернака, Третьякова, Лавренёва, Северянина.
Выступали многие, и с видимым удовольствием здесь умели «принять»».
Строки Маяковского о буржуе, жующего рябчиков, впервые были напечатаны 24 декабря 1917 года – на обложке первого номера журнала пролетарской сатиры «Соловей».
Появление в кафе Маяковского Сергей Спасский описал так:
«Уже столики окружились людьми, когда резко вошёл Маяковский. Перекинулся словами с кассиршей и быстро направился внутрь. Белая рубашка, серый пиджак, на затылок оттянута кепка. Короткими кивками он здоровается с присутствующими. Двигался решительно и упруго. Едва я успел окликнуть его, как он подхватил меня на руки. Донёс до эстрады и швырнул на некрашеный пол. И тотчас объявил фамилию и что я прочитаю стихи.
Так я начал работать в кафе. В тот вечер Бурлюк и Маяковский назначили мне постоянную плату. 63 следующих дня ходил я сюда без прогулов».
Владимир Гольцшмидт тоже читал свои стихи. И ломал об голову доски, что очень нравилось публике.
Вечер в «Кафе поэтов», по словам Сергея Спасского, начинался так:
