информацию о состоянии дел Бабкевич получал у красноармейцев. Когда ему в отряде или комендатуре готовили для ночлега отдельную комнату, специально отведенную для приезжих, он никогда там не ночевал, всегда шел спать в казарму к бойцам. И часто красноармейцы не знали, возвращаясь из наряда, что у них на свободной койке спит самый крупный их начальник в округе. И, естественно, делились своими впечатлениями о службе на границе, высказывали свои обиды, свои настроения.
Этой информацией Бабкевич пользовался во время совещаний и говорил о том, что заслуживало самого пристального внимания соответствующих начальников. На совещании говорил просто, доходчиво и, если надо, долго. Я был свидетелем, когда он в городе Керки проводил одно совещание после длительной поездки по границе. И говорил с одним перерывом 4 часа, не заглядывая ни в какие бумаги. Его выступление было интересным, поучительным.
Когда приехал Бабкевич, был выходной день. Командиры, политруки и оперсостав, свободные от несения службы по охране границы, находились около своих домиков, расположенных рядом с управлением отряда, кто-то читал, кто-то играл в шашки или шахматы.
Мои товарищи тоже играли в шахматы. А я в них не играл. Стоял, читал газету, смотрел на них (а они играли, реплики бросали, спорили) и думал: «Вот чудаки, заняты черт знает чем». Это уже потом, значительно позже, я оценил шахматы и увлекся ими. А тогда думал: «Ну, убивают ребята время».
К каждой группе подходил Бабкевич. Справлялся о здоровье, настроении, кое-где принимал участие в игре и в шашки, и в шахматы, интересовался, как живут семьи. Тут же были жены и дети. Он и с ними вступал в разговор. Всегда ему жены жаловались на проблемы с жильем. Он разъяснял, что партия и правительство отпускают средства и постепенно жилье строится, положение будет улучшаться, но сразу всего решить нельзя.
Вдруг он подошел к той группе, где я сидел. Я в это время просматривал журнал «Крокодил». Он спросил меня:
– Ну, есть что-нибудь интересное?
Я ответил, что пока в этом журнале ничего интересного не нашел.
– А у меня к вам есть разговор.
Взял меня под руку, и мы отошли. Он говорит:
– Знаете, в Каратегине и Гарме произошли крупные события, фузаиловская авантюра. Бывший кара-тегинский бек Ф. Максум перешел из Афганистана на нашу территорию, объявил газават, то есть священную войну против кафиров (неверных), и при поддержке байства, духовенства, крупных чиновников эмира бухарского поднял мятеж. Часть середняков и бедняков – под угрозой расправы, если не будут поддерживать Ф. Максума, остальные под влиянием духовенства – тоже спровоцированы, принимают участие в этом антисоветском выступлении. Сейчас мы создаем Калай-и-Хумбскую пограничную комендатуру. Нам надо укомплектовать ее хорошим составом. Воинские части и наши пограничники дерутся с этими бандами и, очевидно, скоро ликвидируют их. Но надо организовать надежную охрану границы на этом участке, так как она, по существу, не охранялась, и покончить с остатками этих авантюристов. Я вам предлагаю поехать туда помощником коменданта по политчасти.
Это было большое повышение, с трех кубиков сразу шпалу, капитан по нынешним временам. Бабкевич продолжил:
– Мы остановились на вас. Зная Памир, Калай-и-Хумб, я вам могу сказать, что там хороший личный состав. Комендант Дрегалов – он же и начальник Калай-и-Хумбского райотдела ОГПУ – старый чекист. Но его заместитель Дианов не тянет – вот мы и решили предложить его пост вам. Правда, у вас есть одно важное обстоятельство, мешающее вам, – это маленький ребенок. Поэтому я не настаиваю. Может быть, вы сумеете как-то решить эту проблему. Мы были бы довольны, если бы вы поехали туда, а если не сумеете, то насиловать вас не станем.
Я подумал и сказал:
– Разрешите мне завтра ответить вам.
А у меня в 1929 г. родился старший сын. Рожать Надежду Павловну я возил в Термез, потому что у нас только фельдшер был. Врач положен был в отряде, но его не было. И мне И. И. Масленников велел везти ее в городскую больницу.
Мне этот город уже был знаком. Надежду Павловну положили в роддом при больнице, а я жил рядом, в доме начальника Термезской заставы (там была комнатка для приезжих). Сама застава была тоже рядом.
И вот что интересно. Жена начальника Термезской заставы Никитина, зная, что мы ожидаем ребенка, как-то сказала: «А я видела Надежду Павловну. Мальчик у вас будет, вот попомните мои слова». Действительно, родился мальчик.
Надо было давать имя сыну. И вот однажды, когда сидели мы с женой начальника заставы на скамеечке возле их дома, я спросил ее:
– У вас календарь есть?
– Есть.
Тогда было время, когда искали новые имена. И дело порой доходило до курьезов. Например, у моего друга Фукина была дочь по имени Карма, сокращенно от «Красная Армия».
И вот перелистываем мы этот календарь с новыми именами, перебираем листки его (а это был июнь), и вдруг я читаю: «Гелий». Я знаю: гелий – газ, но нигде не встречал такого имени, и я остановился на нем, ни у кого нет, а у меня будет сын Гелий. А просто – Гелик. Редкое имя было, мы лишь иногда его встречали потом в календарях или в газетах. Сын и сейчас у нас дома Гелик, но, когда ему исполнилось 16 лет, он переменил имя и стал Сергеем.
Я спросил его тогда:
– Зачем ты меняешь имя?
– Мне оно не нравится. – ответил он. – Ты не будешь возражать, если я стану Сергеем Сергеевичем?
– Мне даже приятно будет, – сказал я.
