На другой день нашего прихода в Черчен поднялась сильная буря и продолжалась с небольшими перерывами целую неделю; первые двое суток от северо-востока, затем двое суток от юго-запада и, наконец, еще трое суток опять от северо-востока. В особенности напряженна была эта буря на третьи сутки, когда после отрывистого часового затишья ветер вновь подул со страшной силой в противоположном, чем до сих пор, направлении, то есть от юго-запада. Тучи песка и пыли густо наполнили атмосферу, которая на восходе солнца несколько времени была окрашена как бы мутным заревом пожара; затем на целый день наступила полная мгла. Палатки наши едва держались, несмотря на все прикрепы; против ветра невозможно было ни двигаться, ни дышать, ни открыть глаза; пыль и песок засыпали довольно толстым слоем наш бивуак, не исключая и верблюдов, которые лежали целые сутки привязанными на месте.
Тот хребет, у подножия которого лежал на значительном протяжении наш путь из Черчена в Кэрию, принадлежит западному Куэнь-луню и составляет непосредственное продолжение гигантских хребтов главного кряжа средней части этой системы.
Пользуясь правом первого исследователя, я назвал вновь открытую цепь гор Русским хребтом.
На всем своем протяжении этот хребет служит оградой высокого Тибетского плато к стороне котловины Тарима и, как обыкновенно для азиатских гор в подобных случаях, развивается вполне лишь к стороне более низкого своего подножия. Здесь, то есть на северном склоне Русского хребта, общий его характер составляют дикость, грандиозность форм и труднодоступность, тогда как южный, тибетский, склон несомненно короче и мягче в своем рельефе.
Жители в Русском хребте – племя мачин. Их мало в восточной части гор до реки Бостан-туграк; гораздо более от названной реки к западу и в особенности западнее реки Ния-дарья. Занимаются скотоводством, преимущественно разведением баранов; засевают также ячмень (черный с голым зерном); жилища свои выкапывают в лёссе, и только в редких подгорных деревнях, да и то не везде, можно видеть настоящую глиняную саклю.
Из Черчена в оазис Ния ведут две дороги: нижняя и верхняя, обе вьючные. Первая, более короткая, направляется к западу-юго-западу вдоль сыпучих песков; вторая, окружная, достигает того же оазиса, следуя у подножия Русского хребта.
Перед выступлением нашим из Черчена переводчик Абдул Юсупов сильно заболел, так что мы принуждены были оставить его на попечение местного хакима. Затем выход задержался еще на сутки, ибо накануне ночью оба проводника удрали неизвестно куда. Взамен доставлены были два новых вожака. Один из них, родом афганец, по имени Айсахан, оказался довольно сметливым человеком. К сожалению, без переводчика, который лишь через месяц присоединился к нам, нельзя было выведать многого, объясняясь лишь пантомимами да несколькими десятками известных нам тюркских слов.
25 апреля мы наконец тронулись в путь по верхней дороге.
Оазис Ния расположен на абсолютной высоте 4 600 футов, по обе стороны реки того же имени, верстах в пятидесяти по выходе ее из хребта Русского. Там эта река называется Улуксай и берет свое начало в обширных ледниках. Оросив оазис Ния, она пробегает еще верст семьдесят в сыпучих песках и наконец теряется в почве. За исключением летнего периода, Ния-дарья бедна водой. Во второй половине мая русло ее в описываемом оазисе было почти сухое: лишь местами имелись искусственные запруды, где, однако, воды было скоплено сравнительно немного. Жители главным образом пользовались водой из колодцев, которые выкопаны здесь почти при каждой сакле; кроме того, во многих садах имеются небольшие пруды (бостан). Летом, в период дождей в горах и усиленного таяния ледников, Ния-дарья, по словам туземцев, представляет собой реку в 25–30 сажен шириной при глубине местами до 4–5 футов.
По расспросным сведениям, в оазисе Ния считается от 1 000 до 1 200 дворов, следовательно, можно положить число жителей от 5 000 до 6 000 душ обоего пола. Все это мачинцы, но испорченные как физически, так и еще более нравственно главным образом отхожим промыслом на золотые прииски. Кроме того, жители Нии вообще мелки ростом и слабого сложения. Обыденное платье, по крайней мере летнее, носят почти все из белой, местного производства, дабы; между тем как в Черчене мы встретили более пестрое одеяние. Предметы же одежды там и здесь одинаковы: длинная рубашка и панталоны, сверху халат, подпоясанный кушаком, на ногах чирки или сапоги (с каблуками и железными подковками), на голове барашковая (черная или белая) шапка.
Как и в других оазисах, главное занятие, жителей Нии составляет земледелие. Сорта хлеба и других посевов те же, что и в Черчене; прибавился здесь только рис. В садах те же фрукты. Из них в половине мая шелковица (белая и черная) уже поспела; абрикосы вполне сформировались, но еще были зелены; персики достигали величины мелкого грецкого ореха; виноград, джида и ююба цвели. Полевые посевы, за неимением воды для орошения полей, были плохи: только люцерна поднималась в это время на 1/2 фута; пшеница и ячмень лишь кое-где достигали 1 фута высоты; арбузы и дыни только что засевались. По словам туземцев, так бывает почти каждый год, вследствие позднего появления воды в реке Ния-дарье. Помимо земледелия, здесь развито и скотоводство. На окрестных оазису болотах много пасется баранов, ослов, коров и частью лошадей. Отхожий промысел обитателей Нии, как выше упомянуто, составляют работы на золотых приисках, всего более на ближайшем из них – Соргаке, который лежит на реке Ния-дарье при выходе ее из гор. На этом прииске, как говорят, скопляется от 700 до 1 000 рабочих, иногда больше, иногда меньше, смотря по времени года.
Постоянной торговли в оазисе Ния нет. Только однажды в 10 дней здесь бывает базар, на который приезжают торговцы из Кэрии. Торг производится ограниченный – предметами, необходимыми для обихода местных жителей; достаточно привозят русских красных товаров (ситцы, кумач, платки и пр.), бывает также наш сахар, зажигательные спички и т. п. Сам оазис ничего для вывоза не производит; лишь на золотой прииск Соргак доставляется отсюда скот и частью хлеб.
В оазисе Ния мы провели целую неделю. Стоянка была отличная возле одной из запруд на реке Ния-дарье. Здесь мы купались и ловили рыбу. Корм для караванных животных также имелся в обилии. Местные жители весьма к нам были расположены и при всяком удобном случае выражали такое расположение. У них мы покупали продукты и продовольствовались отлично. Мальчишки постоянно таскали на продажу ягоды шелковицы – белые и черные. Сначала они нам не нравились, но потом мы «вошли во вкус» и объедались этими ягодами за неимением чего лучшего.
