Велика была роль активного шефства общественности республик Закавказья над обеими сформированными там дивизиями. Их навещали делегации, в составе которых были видные партийные и советские работники, уважаемые в родных местах бойцов люди. Наладилась доставка газет, литературы на национальных языках. А в подразделениях тем временем успешно изучался русский, и это сближало солдат, раньше им не владевших, с соседями по фронту, с жителями города, помогало почувствовать себя севастопольцами.
В 388-ю стрелковую дивизию еще раз был назначен новый командир полковник Н. А. Шварев, до того — заместитель командира 79-й бригады.
Читатель, наверное, заметил, что, говоря о соединениях армии, я реже стал упоминать секторы, в которые они входят. Деление на четыре сектора, сыгравшее весьма важную роль в первоначальной организации обороны, продолжало существовать. Однако секторы, оставаясь понятием территориальным, постепенно утратили прежнее значение в системе боевого управления (кроме тех случаев, когда в составе сектора — например, третьего — еще сохранялись отдельные полки). Фронт по сравнению с ноябрем — декабрем сократился, левое его крыло, раньше далекое, приблизилось к армейскому КП. В таких условиях управление одной дивизией через штаб другой, командир которой являлся в данном секторе старшим, уже себя не оправдывало.
Эти пояснения необходимы главным образом для дальнейшего. Но и при подготовке к июньским боям (хотя институт комендантов секторов, повторяю, не упразднялся) командование армии фактически руководило всеми соединениями непосредственно, напрямую.
До любой дивизии было, как говорится, рукой подать: штаб Капитохина размещался теперь в районе Братского кладбища, штаб Коломийца — у Инкермана, Скутельника- на хуторе Дергачи под Сапун-горою…
И почти отовсюду на нашем сухопутном фронте, во всяком случае с каждой высотки на оборонительных рубежах, виднелось море. Наверное, поэтому так часто можно было услышать на позициях песню, которая пелась на мотив старинной матросской и так же начиналась, а затем шли новые, не знаю уж кем сложенные слова:
Раскинулось море широко
У крымских родных берегов,
Стоит Севастополь могучий,
К жестокому бою готов…
Наша армия, называвшаяся с самого своего основания Приморской и всегда взаимодействовавшая с флотом, особенно крепко породнилась с ним под Севастополем. Красноармейская масса восприняла и характерные для черноморских моряков особое отношение, особые чувства к этому городу — и любовь, и гордость, и беззаветную веру в него.
В бригады морской пехоты, в их штабы ушло немало армейских командиров. А в наших старых дивизиях — тех, что пробивались сюда через Крымские горы, продолжали служить краснофлотцы из первого севастопольского пополнения.
Переобмундированные уже в защитную армейскую форму, эти бойцы хранили, однако, в вещевых мешках матросские бескозырки, тельняшки. Хранили не просто так, а для решительного часа, который, как все понимали, близится.
Вернувшись одна?кды из Чапаевской дивизии, командарм Петров сказал:
— Трофим Калинович Коломиец считает, что переодетым морякам следует позволить носить тельняшки. Я разрешил. Когда дойдет до контратак, многие, конечно, наденут и бескозырки. Раз это поднимает у них дух — пусть!
Традиционные, символические предметы флотского обмундирования действительно воодушевляли моряков в бою. Матросы верили, что сам вид их формы способен устрашать врагов. Получить сине-белую полосатую тельняшку, как выяснилось, стремились и некоторые бойцы, никогда на флоте не служившие. А одна из фотографий, включенных в эту книгу, свидетельствует: в тельняшке, должно быть кем-то подаренной, сражалась героиня Приморской армии Нина Онилова…
Кто мог возражать против такого "оморячивания", когда за спиной Севастополь, город морской славы!
С середины мая — об этом было специальное решение Военного совета — в дивизиях и бригадах проводились делегатские собрания личного состава, на которые каждый взвод присылал по два-три бойца. С докладом выступал командарм или член Военного совета. Мне довелось побывать только на некоторых из этих собраний, но запомнились они навсегда.
В защищенную скалами расщелину или заросший кустарником овраг выносится развернутое знамя. Перед делегатами подразделений — командование дивизии и полков, Военный совет армии. Генерал Петров немногословно и с предельной прямотой излагает складывающуюся обстановку.
Все говорится начистоту. И что гитлеровцы, готовящие генеральное наступление на Севастополь, подтягивают новые части, обеспечивая себе большой численный перевес. И что снять, вывезти отсюда пашу армию, если бы даже поступил такой приказ, практически невозможно: Севастополь не Одесса, и у флота не хватит перевозочных средств. А главное — стало еще важнее, еще необходимее сковать и перемолоть неприятельские войска, сосредоточенные сейчас в Крыму, не пустить их на Дон, на Кубань. И потому задача приморцев, севастопольцев-стоять насмерть, истреблять фашистов здесь, на этих вот рубежах…
Не скрывая силы противника, командующий говорил о силе нашей, о своей уверенности в стойкости и мужестве бойцов, о их воинском умении. Иван Ефимович рассказывал — это ведь знали не все, — чем отличились за войну, какой прошли путь командиры данного соединения вплоть до батальонных, а иногда и до ротных: тех, кто однажды ему запомнился, Петров уже не забывал.
Заканчивал командарм тем, что просил присутствующих откровенно, по-солдатски, сказать, как подготовились в подразделениях встретить врага, как настроены люди, какие остались недоделки в оборудовании позиций, в чем есть нужда и чем еще можно укрепить оборону.
И делегаты, откликаясь на этот призыв, выступали так горячо, взволнованно, что и привычные, казалось бы, слова обретали зажигающую силу. Помню, как обнимали товарищи сержанта, который, чувствовалось — от всего сердца, выкрикнул:
— Неужели ж русский, советский человек испугается немца, фашиста?! Нет, такому позору не бывать! Ручаюсь Военному совету: пока мы живы, наш взвод свою позицию не сдаст!
Многие высказывали конкретные деловые предложения: что следовало бы улучшить, переставить, сделать понадежнее. По предложениям бесспорным тут же принимались решения, отдавались приказания.
Потом участники дивизионных и бригадных собраний отчитывались у себя во взводах, батареях, передавая всем бойцам то, что услышали от командарма и других старших начальников. Генерал Петров заботился, чтобы в каждом подразделении кто-то рассказал о боевых заслугах командира дивизии, полка, своего батальона, чтобы красноармейцы из пополнения обязательно знали, как сражались и за что имеют награды ветераны.
