Суворин был широким человеком: есть за что ругать, но есть и за что хвалить. Создал целую империю. Стал первым в России магнатом прессы. Благосклонно относился к своим идейным противникам. «Суворин… был всегда и есть изрядный скот и мой враг, которого я терпеть не могу, — писал Владимир Стасов. — Но когда мне надо, чтобы масса русской публики… прочла бы то-то или то-то, я смело иду к Суворину и говорю ему: „Алексей Сергеевич, нельзя ли напечатать то-то и то-то в газете?“ Он берет статью из моих рук, надписывает на ней карандашом „набрать на завтра“ и в ту же секунду отправляет в типографию, не только не читая, но даже не заглянув на заглавие».
И, очевидно, неспроста с Сувориным дружили Достоевский, Чехов, Григорович, Плещеев, Репин, Крамской, Розанов. Прислушивались к мнению Суворина и Лев Толстой, и царский сановник граф Сергей Витте. «Он был всегда ясен, прост и в высшей степени натурален, — писал Василий Розанов после смерти Суворина. — Никогда не замечал в нем малейшей черты позы, рисовки, „занятости собою“ — черты почти всеобщие у журналистов».
Еще один характерный штрих. 22 февраля 1904 года Суворин записывает в дневнике: «Сегодня С.С. Татищев приходил ко мне от Плеве… „Государь полюбил вас, — говорил Татищев. — Он читает вас. Вы тронули его сердце. Императрицы тоже читают… Дело идет о том, чтобы наградить вас. Хотят вам дать Владимира на шею“. Я вскочил как ужаленный. „Как, мне орден? Да это значит убить меня, закрыть мне рот навсегда. Я откажусь от ордена, если мне его дадут…“»
И Суворин отбился от награждения. А теперь сравните с нынешними деятелями культуры, которые страшно обижаются, когда власть обходит их вниманием…
Если возвращаться к творческой деятельности Суворина, то следует сказать, что он писал пьесы и романы, переводил пьесы с иностранного языка, подбирал репертуар и актеров для своего театра. Не раз Чехов советовал ему написать роман, «и притом большой». «Под влиянием Чехова я было раскрыл тетрадь, — записывает в дневнике Суворин. — Подумал, подумал над белыми страницами и положил тетрадь обратно в стол. Нет, поздно».
Дело тут было не в возрасте, а в опустошенности души Алексея Суворина. Сколько испытаний выпало на его долю помимо творческо-издательских дел: первую его жену застрелил вместе с собой ее любовник, любимый сын в 21 год застрелился, со второй женой со временем вышел полный разлад, ее интересовал не сам Суворин, а его кошелек. На старости лет он оказался — и это при обилии людей, его окружавших, — в полном одиночестве со своею неизменной скукою и тоскою, которые одолевали его годами.
Свои горестные размышления он заносил в дневник. Суворин умер в 1912 году, не дожив одного месяца до 78 лет. Но его дневник не был опубликован сразу, многие боялись разоблачений и нелицеприятных слов в свой адрес. Дневник Суворина был издан в 1923 году и тут же получил признание как один из важнейших российских историко-литературных документов рубежа XIX–XX веков.
Подготовленный Михаилом Кричевским «Дневник» оказался неполным: он начат в 1887 году и доведен до 1909 года, и в нем ощущаются множество пропусков в основном из-за весьма неразборчивого почерка Суворина, всевозможных сокращений, пропусков слов и т. д. Почти полжизни, а точнее 25 лет, потратила Наталья Роскина на окончательную расшифровку «Дневника» Суворина. Есть же на этом свете подвижники и энтузиасты!..
Завершение работы было прервано смертью Натальи Роскиной, но тем не менее «Дневник» вышел, его уже доводили Ольга Макарова и английский славист Дональд Рейфилд. В 1999 году издательство «Независимой газеты» издало увесистый том — «Дневник Алексея Сергеевича Суворина».
Одна лишь цитата, но не из дневника, а из письма Суворина, который признавался Власу Дорошевичу: «Чехов любил меня, и… я любил Чехова. Я любил его как человека больше, чем как писателя. Он был мне родным по душе, по происхождению… Чехов мне говорил, что я очень хорошо пишу либерально, но совсем плохо, когда пишу консервативно. Но я имею основание думать, что больше писал либерально, чем консервативно, да и когда писал консервативно, так для того, чтоб очистить место для либерального. На мое несчастье, я не дурак и не имел ни малейшего желания, чтоб меня слопали дураки и спасатели отечества…»
Империя Суворина — издательство, газета, театр — пережили своего создателя ненадолго: в 1917 году ее прибрали к рукам большевики. Архив Суворина — частью остался в России, часть была вывезена на Запад. Дети? Сын Алексей был психически нездоров и впал в увлечение диетическим питанием. Михаил пытался быть таким редактором и организатором печати, как отец, но ничего по существу не добился. Борис, не расстававшийся с бутылкой, из белогвардейского офицера сделался третьесортным романистом, а Анастасия — посредственной актрисой, затем она безуспешно пыталась вымолить у Луначарского причитающиеся ей советские гонорары. Вдова Суворина скончалась в страшной нищете во Франции в 1936 году. Внуки? Всех разметало по белу свету…
Но главное — суворинское творческое наследие и память о его деятельности. «Мне и хочется оставить книжки. Они останутся… в каталогах, и если и в каталогах будешь жить или, вернее, прозябать, то и это утешительно», — писал Суворин в одном из своих писем.
Нет, не только в каталогах…
ИВАН СЫТИН
24. I(5.II).1851, село Гнездилово Костромской губернии — 23.IX.1934, Москва
Иван Дмитриевич Сытин — такая же колоссальная фигура в русской культуре, как Алексей Суворин, только попроще, попрагматичнее, без писательской рефлексии и душевной тоски (крестьянская закваска). Ведомая им газета «Русское слово» к 1917 году имела миллионный тираж. Многочисленные энциклопедии, календари, общедоступные книги были предельно дешевы и продавались по всей России. Товарищество «И.Д. Сытин и Кº» в 1914 году выпускало до 25 процентов всей книжной продукции России. Сытина называли народным просветителем, «фактическим министром просвещения», «русским Фордом», нарекли его «почетным гражданином Москвы».
Но пришла новая власть, и вся слава Сытина осталась в прошлом. Для большевиков Сытин был классово чужд — предприниматель, купец, миллионщик. Поэтому Сытин и не попал в книгу «Памятники литературной Москвы» (1959), не упоминается он и в «Литературной Москве» (1997). Трудно пробивалась к людям и квартира-музей Сытина («Шел к Сытину, а там в его квартире выставка „Саят-Новы“», — горестно писал один почитатель сытинского наследства).
Пятнадцатилетним пареньком, окончив одноклассную школу в костромской глухомани, Иван Сытин приехал в Москву, и в тот же день 13 сентября 1866 года отправился в книжную лавку Шарапова на Лубянке. «Ну что, брат, служить пришел? — спросили Сытина. — Служи, брат, усерднее. Себя не жалей, работай не ленись, раньше вставай, позднее ложись. Грязной работы не стыдись, себе цену не устанавливай — жди, когда тебя оценят. Базар цену скажет…» Такой вот был тогда неформальный кодекс труда.
