Наркомпрос ее защитил на время.
В марте 1922 года в Абрамцево после освобождения из тюрьмы приехал Александр Дмитриевич Самарин, муж Веры Саввишны. Его приняли в музей на работу. Он водил экскурсии, чинил крышу, колол дрова, чистил коровник, трудился в огороде.
Летом в Абрамцеве жили семейства Кончаловских, артиста Вишневского, Григорова, заместителя Троцкой, сама Наталья Ивановна тоже бывала и живала под крышей мамонтовского дома. Проводили здесь лето издатели Сабашниковы, профессор Шамбинаго, композитор Сергей Никифорович Василенко, чья опера «Сказание о граде великом Китеже» ставилась Частной оперой.
Дочь Веры Саввишны Елизавета Александровна Чернышова в своих записках поминает добрым словом это благополучное время: «В Абрамцевской церкви в праздники бывала служба и наш хор процветал. Мы даже пели венчание Леонида Леонова, который женился на дочери Сабашникова. Помню, что на свадьбе были И. С. Остроухов и Г. А. Рачинский».
Но приведем еще один отрывок из воспоминаний Чернышовой, которые написаны были в Якутии, в ссылке:
«Милое, милое Абрамцево! Мог ли другой дом быть более уютным, родным, теплым, чем этот старый дом!..
И вот что вспоминаю я сегодня. Прошло с тех пор ровно 42 года. Была глухая, темная, бесснежная осень 1925 года. Земля замерзла, но не покрылась снегом. Ночи стояли темные и мрачные. В такую ночь раздался резкий стук в дверь дома. Обыск…
Чужие, чуждые люди пришли за моим отцом. Зажгли убогие керосиновые лампы, началось хождение по темному холодному дому. Мы жили тогда в разных концах дома, отапливались отдельные комнаты — оазисы. Музей занимал большую часть низа и на зиму был закрыт. Обыск…
Что может быть отвратительнее враждебных, чужих глаз и рук, имевших право пересматривать все самое дорогое и заветное. Кто не испытал этого, тот не поймет всей унизительности, которую чувствует человек при виде этих рук и глаз, проникающих в его жизнь…
Ночь на исходе. Люди кончили свое „дело“. Отец готов идти. Почему-то в памяти не сохранились минуты прощания в эту ночь. Может быть потому, что мне разрешили проводить отца до станции Хотьково. Мы идем по такой знакомой, замерзшей дороге в Хотьково. Сколько раз ходили мы вместе, вдвоем, в столь любимый нами Хотьков-монастырь. Папа всегда впереди, высокий, легкой и быстрой походкой, я за ним почти вприпрыжку и тоже легко и радостно.
Хотьково мне второй родной дом. Как любили мы монашеское стройное пение, чинность службы, необычайную чистоту сияния в храме. В эту ночь мы шли молча, окруженные совсем чужими людьми. Вот и станция. Сидим в столь знакомом с детства станционном „зале“. Молчание. Проходит поезд из Сергиева Посада. Я отхожу в сторону. Что в это время на душе…
В этот день, вернее, в эту темную, мрачную, ноябрьскую ночь отец ушел из дома навсегда, а для нас ушел из жизни родной, милый Абрамцевский дом. Все, что было после этой ночи, было как бы тяжелым эпилогом нашего милого Абрамцева…»
В 1926 году собралась гроза и над головой Александры Саввишны. Вот документ — первая туча этой грозы: «По мотивам, Вам, надеюсь, известным, МОНО назначает нового заведующего усадьбой т. Смирнова. Ни в какой мере не желая терять Вас для музея-усадьбы, мы предлагаем Вам остаться при музее в должности коменданта (по штату, официально), а фактически научным сотрудником и экскурсоводом. Теперешнего коменданта придется уволить».
Читаем в записках Чернышовой о новом хранителе музея: «Это был весьма пожилой человек, совершенно чуждый искусству, да и вообще чуждый культуре, но зато ярый атеист, священник, снявший сан и приехавший с Дальнего Востока.
Первое время он опирался на тетушку и от нее черпал кое-какие знания, на которые он был способен. Но наступил момент, когда она стала ему не нужна и 21 мая 1928 года ее арестовали. Это было под Николин день, когда в Сергиевом Посаде (Загорске) и Хотькове были изъяты сотни людей.
После недолгого пребывания в Бутырках, тетю Шуру освободили с обязательством немедленно, не побывав в Абрамцеве, выехать за пределы Московской области. Мы были в большом горе, получив известие об ее аресте. Я, конечно, не находила себе места. Оторванность, отдаленность, невозможность знать и принимать участие в ее судьбе были мучительны… Тетя Шура, выйдя из тюрьмы, уехала к брату своему Всеволоду Саввичу в Тульскую область…»
Нависла беда и над самим музеем.
«Нам стало известно, что президиум ВЦИКа решил изъять подмосковные музеи-усадьбы из ведения Главнауки и передать их в соответствующие Исполкомы, вводя их таким образом в число местных музейных учреждений, — бросились на защиту Абрамцева Виктор и Аполлинарий Васнецовы, Нестеров, Остроухов. — Между тем Абрамцево никак не может быть причислено к этой категории учреждений ввиду его общенародного и художественного значения.
В своем культурном прошлом Абрамцево имеет два периода, которые и создали его известность: период литературный и период художнический. Первый тесно связан с именами Гоголя, Тургенева, Щепкина и С. Т. Аксакова, около которого здесь собирались многие литературные силы того времени… Второй период связан с именами художников: Репина, Поленова, Антокольского, Виктора Васнецова, Серова, Сурикова, Нестерова, Е. Поленовой, Левитана, Ап. Васнецова, Коровина, Врубеля, Остроухова и др., которые объединялись вокруг С. И. Мамонтова. Наконец, в недавнее время в Абрамцеве много работал П. П. Кончаловский…»
Приходится сказать правду и о народе нашем. Вот две выписки из донесений директора музея Смирнова в Музейный отдел МОНО.
«21 марта я был на сходе в деревне Мутовках, которая ранее наиболее враждебно относилась к Абрамцевскому музею. Беседа продолжалась более двух часов. Крестьяне выразили свое неудовольствие на высокую аренду за луг, принадлежащий музею».
«28 марта. Сегодня музей посетили представители Уездного Комитета ВЛКСМ и заявили мне, что в Уездном исполкоме решено ликвидировать Абрамцевский музей к 1 мая и передать ВЛКСМ для дома отдыха на 70 человек».
Появились публикации на тему: нужен или не нужен Абрамцевский музей? В Сергиевской газете «Плуг и молот» в заметке, подписанной псевдонимом «Местный крестьянин», читаем: «Было бы целесообразней, чтобы ценности музея были переброшены в другое место — город: все равно на такие ценности, как „святые“ картины знаменитых художников, находящиеся в церкви на „царских вратах“, крестьянство внимания не обращает».
И пошла распродажа имущества церковной усадьбы, разворовывали мебель в музее, исчезали, разобранные по бревнышкам, сараи, службы.
В 1932 году музей был закрыт, усадьбу превратили в дом отдыха творческих работников.
