Мария Николаевна Гагарина получила воспитание за границей, в Париже. Домой в Россию наезжала лишь летом, на месяц-другой. Любила жить в свое удовольствие, посещать балы, пользоваться вниманием мужчин в веселых компаниях. На ближайшем балу к ней решительным шагом подошел молодой подполковник, пригласил на мазурку. И она не посмела отказать.
Свадьба была пышной, многолюдной, а медовый месяц безоблачным.
Вскоре Скобелева прикомандировали к пехотному Ставропольскому полку для командования батальоном, но и эта должность не принесла ему удовлетворения. И тогда написал прошение об аудиенции у влиятельного чина военного ведомства.
Его принял генерал.
— Вы проситесь в линейный полк? В Туркестан? В этот дикий край, под пули? Но зачем? Ведь у вас и здесь успешно идет служба. Вам присвоен чин подполковника, вас уважают. — Начальник смотрел на него с полным недоумением.
— Все изложено в рапорте, ваше превосходительство.
Генерал пожал плечами.
— Я доложу вашу просьбу. Доложу. Ответ получите скоро.
Его просьба была удовлетворена. Он получил назначение в Туркестан: там готовился поход на Хиву.
Когда он сообщил жене, что должен ее покинуть, она от неожиданности оторопела:
— А как же я?
— Поживи одна или с моими родителями.
— Но ведь ты можешь не вернуться…
— Как угодно будет богу.
И он снова оказался в Закаспии, в укреплении Киндерли, где формировался отряд полковника Ломакина. Предсказания Столетова сбывались.
Прежде чем подать команду, Михаил Дмитриевич оглядел выстроенные на широкой луговине войска. В строгом равнении стояли десять пехотных рот, пять казачьих сотен, потом орудия и ракетные станки. За артиллерией находились повозки обоза. А дальше виднелось скопище верблюдов. Все это составляло отряд, которому предстоял нелегкий, почти восьмисотверстный путь через пустыню Устюрт к Хиве.
Утро выдалось по-весеннему спокойным, теплым. Сизая дымка заволокла даль. От лагеря с рядами полотняных палаток отделилась группа всадников.
— Смир-рно-о! — подал команду Скобелев, угадав приближающегося командира отряда.
Над строем нависла напряженная тишина, отчетливо слышался стук копыт; тускло поблескивая ребристыми гранями, застыли в неподвижности штыки винтовок.
— Равнение-е на-лево-о! Подполковник поскакал к приближающейся группе, картинно осадил гнедого жереб-да. — Ваше превосходительство! Отряд для похода согласно вашим указаниям построен! — И подал записку о численности состава отряда.
Полковник Ломакин, седоусый, иссушенный солнцем и службой человек, пробежал итоговую графу записи: 2140 человек, 650 лошадей, 1500 верблюдов.
Он был молчуном и, сунув записку в карман, приблизился к строю.
— Где капитан Иванов?
— Болен, находится в лазарете. За него поручик Мазин, — доложил Скобелев.
Вид у поручика был не очень внушительный: по-мальчишески угловат, тонкая шея, нелепо оттопыренные уши.
— Разве в роте нет еще офицеров?
— Я утвердил его назначение, — пояснил Скобелев, как бы давая понять, что он надеется на офицера и тот с делом справится, несмотря на молодость.
— Ну, если так… Смотрите, поручик, не подведите.
Скобелев был направлен в отряд в качестве офицера Генерального штаба. Являясь правой рукой командира, он взял на себя всю подготовку и разработку боевых документов.
И вот команда:
— Шаго-ом ма-арш!
Тронулось, ожило, заскрипело все, что заполняло широкую луговину. Войска вытягивалась в длинную походную колонну. Шли роты пехоты, казачьи сотни, орудия на конной тяге и ракетные станки; заскрипел колесами обоз, а за ним, гремя колокольцами, потянулся верблюжий караван.
Раньше по маршруту ушли две роты и казачья сотня с двумя орудиями. У колодцев Биш-Акты, что за сотню верст до Киндерли, они должны будут оборудовать опорный пункт, установить палатки для отдыха, подготовить запас воды для людей и животных. Туда же направили стадо баранов в две тысячи голов: живое мясо для солдат. Все расчеты на поход сделал подполковник Скобелев, и теперь, на марше, он в голове колонны, рядом с полковником.
Перед ними расстилалась широкая, слегка всхолмленная равнина с белесоватой солончаковой землей, сухой и потресканной. В первый день отряд прошел двадцать пять верст. Верблюжий караван подошел к привалу лишь вечером.
Скобелев проверил охранение, побывал в ротах, казачьих сотнях. У поручика Мазина спросил о состоянии роты, нет ли больных, отставших.
— Все в порядке, — отвечал тот. — На Кавказе мы ходили более.
— Там — горы, а здесь пустыня. А шагать по безводью — не прогулка.
Горели костры, солдаты устраивались на ночлег, хлопотали кашевары у походных кухонь. Однако туркмен-проводник внес тревогу.
— Плохой погод будет. Ветер шибко будет.
Наутро, хотя солнце еще только поднялось, жара стала невыносимой. Воздух был неподвижен, люди дышали с трудом, дорога втянулась в пески, задул горячий, как из печи, ветер. Над землей поднялось бурое пыльное облако. Мутным желтым пятном проглядывало солнце, а потом и оно скрылось. Дорога исчезла, ее заметал песок, в котором вязли ноги. Песок сек лицо, скрипел на зубах, душил.
— Проверю колонну… Как идут, — доложил Скобелев полковнику.
— Да… да, — согласно кивнул тот.
Непривычные к зною кавказцы едва передвигались. Они совсем не походили на тех бравых солдат, которые накануне бедово распевали «Соловей, соловей, пташечка».
И поручик Мазин утратил свою мальчишескую лихость. Щеголеватые сапоги скособочились, голенища обмякли, пряжка ремня съехала набок. Нижнюю часть лица он обвязал косынкой, над которой проглядывали щелочки глаз. За ним, забыв о воинском порядке и дисциплине, брели солдаты роты.
— Поручик Мазин! — окликнул его Скобелев. — Что это? А где остальные солдаты?
— Там, — придерживая у лица косынку, махнул поручик себе за спину.
— Почему там? Рота должна быть с вами! Потрудитесь держать порядок!
К месту ночлега добрались в темноте, и еще долго подходили отставшие. Все выбились из сил, валились с ног. Половина запаса воды оказалась израсходованной. Оставалось по два котелка на душу, а впереди еще полсотни верст.
Ветер не стихал. Все дул и дул. Обычно в буран караванщики укладывали верблюдов и сами устраивались подле. Но отряд не может себе это позволить: он должен быть у Хивы в назначенный день. Опоздание недопустимо.
Утром продолжили путь. Последовал приказ освободить от груза лошадей и вести их в поводу, спешился даже командир отряда полковник Ломакин. Исключение сделали для Скобелева. Он разъезжал вдоль колонны, следя, чтобы люди не сбились с пути. На дороге лежали брошенные тюки, ящики, выбившиеся из сил лошади, верблюды.
