Необходимо срочно запустить самолет в серию».
Супрун облетал к тому времени около 140 самолетов. Повоевать на Яке ему не удалось. Но судьба летательного аппарата оказалась блистательной. По своим качествам он превосходил немецкий истребитель. Побывавшие в боевых схватках Яки, залатанные, отремонтированные в полевых условиях, заметно снижали скорость. Тогда поверхность Яков стали покрывать лаком, вес самолетов облегчили, убрав часть оборудования. Возросла мощность, добавилась скорость и маневренность. «Крестному отцу» Степану Павловичу Супруну не было бы стыдно за ту работу, которую он провел вместе с авиаконструктором по изготовлению знаменитой машины. «Необходимо срочно запустить самолет в серию» — эта фраза заключения, написанная Супруном на третий день войны, была как никогда кстати.
В 1941 году было выпущено 1354 самолета.
27 июня. В Кремль пригласили С. П. Супруна, А. И. Кабанова, П. М. Стефановского. Как должны были волноваться люди, зная, что задание секретаря ЦК ВКП(б) не выполнено — полки еще не готовы для отправки на фронт?
Трех суток, которые были отведены на формирование авиаполков, не хватило. Шло обмундирование летного и наземного состава, с заводов получали самолеты, боеприпасы; велась пристрелка оружия, изучались карты... Одновременно создавалось шесть полков: два истребительных на МиГ-3 под командованием С. П. Супруна и П. М. Стефановского, один штурмовой на Ил-2 под командованием Н. И. Малышева, два бомбардировочных на пикирующих Пе-2 под командованием А. И. Кабанова и В. И. Жданова, один дальнебомбардировочный на ТБ-7 (Пе-8) под командованием Н. И. Лебедева.
Положение на фронтах осложнялось. Западный фронт по вооруженности уступал гитлеровской группировке армий «Центр»: в танках — в 7 раз, в артиллерии — в 2,4 раза, в самолетах — в 4 раза. Наступая, немцы 26 июня заняли Даугавпилс, бои шли под Слуцком, кольцо окружения грозило сомкнуться восточнее Минска. Шести полкам, которые создавались по предложению С. П. Супруна, Ставка Верховного Главнокомандования присвоила название «особого назначения» и намеревалась использовать по-особому...
Лицо Сталина было утомленным.
— Формирование закончено? — спросил он спокойно.
— К вылету на фронт готова половина полка, — доложил Супрун и пояснил, что остальные эскадрильи еще укомплектовываются.
— Хорошо, — Сталин обратил взгляд на других командиров.
Их полки тоже были сформированы наполовину.
— Хорошо, — в раздумье сказал И. В. Сталин. — Куда вылетать и в какое время, получите приказ сегодня. Оставьте своих заместителей для завершения формирования. Сами с готовыми экипажами по получении приказа вылетайте в пункты назначения. Есть у вас вопросы?
— Есть, — заявил Степан Павлович. — Нельзя ли нам получить по самолету Ли-2 для переброски техсостава и боеприпасов? Истребительным полкам нужны также лидеры. Ведь мы, истребители, редко летаем по маршруту.
— Хорошо, — последовал ответ И. В. Сталина. — Ли-2 будут выделены каждому из полков в ваше полное распоряжение. Лидеров для истребителей назначит товарищ Кабанов. Желаю успеха.
Полкам Степана Супруна и Петра Стефановского было приказано вылететь на фронт 30 июня в 17 часов, полку Николая Малышева — 5 июля, полку Александра Кабанова — 3 июля, другим — несколько позже.
30 июня. Утром Степан Павлович был на аэродроме. Вместе со своим заместителем Константином Коккинаки проверил готовность двух эскадрилий к вылету. Изучил по карте район участия полка в боях — Витебская область.
Степану очень хотелось перед вылетом из Москвы повидаться с младшим братом Александром, который только что окончил летное военное училище, но встречи не получилось. С аэродрома позвонил сестре, чтобы ждала его.
Когда он вошел в комнату, Аня встретила его растерянная и испуганная. Она не вполне представляла масштабы работы брата.
— Вылетаю на фронт. — Степан сел на диван и попросил чаю.
— Когда?
— Сегодня, через два часа.
Анна принесла чай, пододвинула сахарницу. Ее тревожила отчужденность брата. Он сидел рядом, а мысли его были очень далеко. О чем он сейчас задумался?
Думал он, наверное, о том, что даже блестящим летчикам-испытателям не хватает самолетов и оружия. В боях советским летчикам потребуется двойное и тройное мастерство. В тревоге его было смешано множество чувств: и то, что замысел ударить по немцам мощным воздушным кулаком пока не удался, и то, что кое-кто из командования идею эту посчитал безумием, расточительством лучших военно-летных кадров страны, ибо многие летчики-испытатели способны, мол, командовать полками, обучать курсантов, испытывать новые виды самолетов. Самого Степана уже дважды рекомендовали на должность командира дивизии, а также помощника командира истребительной бригады или помощника начальника Научно-испытательного института по летной части... Так что же?
Спокойно служить в тылу, пока заводы напекут множество самолетов и тебе доверят командовать на фронте дивизией? Да, он, Степан Супрун, честолюбив. Но его обостренное честолюбие лишено корысти и карьеризма. Неожиданно он обратился к сестре:
— Скажи, дружок, кем бы я был, если бы семья осталась в Канаде?
— Гангстером?!
— Ошибаешься, ох, ошибаешься, — покачал он головой. — Ты была в Канаде крохой, ничегошеньки не помнишь.
— Все помню! — не без упрямства возразила сестра. — Ты учился плохо. В Виннипеге мне было шесть лет, а тебе шестнадцать. Помню, как над крышей школы зимним утром поднималось полотнище, а я вас, братишек, будила криком: «Вставайте, вставайте, флаг поднят!» И мы, позавтракав, бежали по заснеженной улочке к школе. А двери заперты. Малыши-первоклашки зубами выбивали дробь. Холодюка. А ты, рослый, быстрый, юркал во двор, пробирался в котельную и оттуда проникал в коридор, отпирал нам двери. Ребятишки гурьбой лезли к тебе, разбегались по классам, а тебя сторож ловил и вел к опекуну. Разве не так?
— Так, так, — развел руками Степан. — Неужели ты сама это запомнила?
— Сама, сама!
— Наказывали меня несправедливо...
— Ну, не скажи! Бывало, что и правильно, — не сдавалась сестра. — Забыл, как прятал пистолет? Вы украли его у настоящих бандитов. Машина стояла в кустах возле цирка, а вы с дружком Левкой пробрались в кабину и сцапали пистолет.
— Это Левка сцапал!
— Мне брат Федя рассказывал, что ты отнял у Левки пистолет, убежал в прерии и спрятал его там. Потом после уроков стрелял в мишени, в птиц.
— Эх, Анюта, Анюта, какая ты еще легковерная, — улыбался Степан, помешивая ложечкой чай, будто у него был впереди весь день. — Ты многое не знаешь. Мы с Федей тогда, в 1922 году, уже вступили в ячейку Лиги молодых коммунистов. Мне много раз приходилось слушать профессиональных революционеров, и я готовил себя в революционеры. А стрельба... Она мне очень пригодилась. Я стреляю отлично.
