Очень скоро ее постигло разочарование. Америка — горн, где плавятся таланты, прибывающие со всех концов света, — не ждала Марию и не замедлила дать ей об этом знать. Импресарио, директора, театральные агенты нисколько не заинтересовались новой кандидатурой на олимп. Остается только гадать: произвели ли на них негативное впечатление внушительные формы молодой певицы? Стучать во все двери — тяжелое испытание для всех дебютантов, в особенности когда эти двери захлопываются перед самым их носом. Тут любой бы испугался… Любой другой, но только не Мария! Она знала, за что боролась; она видела свет в конце туннеля, даже если этот туннель казался бесконечным. И все же ее не обошли стороной ни унижения, ни разочарования. И самую жестокую обиду нанес ей один из ее соотечественников. В Афинах Никола Москона, довольно известный певец, рассылался перед ней в любезностях. Узнав, что он находится в Нью-Йорке, окрыленная Мария попросила его о встрече. И тут ему представился случай открыть свое истинное лицо. Никола Москона прятался от нее, не подходил к телефону; однако если Мария принимала какое-либо решение, то ее не могли остановить никакие препятствия.
После нескольких недель упорной «осады» она добилась своего. Что же она ждала от Николы Москоны? Всего лишь чтобы он замолвил о ней слово перед Артуро Тосканини, под чьим руководством Никола спел не одну оперную партию! Однако в планы певца вовсе не входило ходатайствовать за кого бы то ни было перед «папой» вокального искусства; он категорически отказался и в ответ услышал:
— Никогда в жизни я не заговорю с вами!
Впрочем, по прошествии нескольких лет она нарушит свою клятву в Мексике, когда Никола Москона будет ее партнером.
Разочарования Марии на этом не закончились; наконец после многочисленных просьб ее согласился прослушать Джованни Мартинелли. Знаменитый тенор уже давно был гордостью «Метрополитен-оперы» в Нью-Йорке. С благосклонным участием он прослушал девушку, а затем с важностью оракула, чье мнение окончательно и бесповоротно, изрек:
— У вас имеются данные для того, чтобы стать певицей, но вам надо еще много работать. Приходите ко мне снова через год.
На этот раз Мария не возмутилась, как обычно. К тому времени она уже довольно самокритично относилась к себе. В ее душу закралось сомнение: что, если ее мечтам, а также возлагавшимся на нее надеждам Евангелии не суждено сбыться? Впоследствии она рассказывала одному из своих близких друзей, она уже готова была в тот момент отступить: «Я задавала себе вопрос: в конце концов, если я — певица, каких много… Если мой успех в Афинской опере был вершиной моей карьеры, может быть, самое лучшее, что я могу сделать, — это купить билет на ближайший теплоход и отправиться обратно в Грецию».
Да, Мария вдруг почувствовала усталость от гонки за ангажементом, а главное, от одиночества. До сей поры она постоянно чувствовала присутствие более волевой личности, чем она сама. Рядом с ней всегда находился тот, кто руководил всеми ее действиями и заставлял двигаться по намеченному пути. И всю оставшуюся жизнь она будет испытывать потребность в присутствии рядом с собой преданного ей человека. Даже если это оставалось лишь на уровне подсознания, она всегда нуждалась в наставнике, менеджере, духовнике и защитнике от агрессивного внешнего мира.
Удивительная интеллектуальная зависимость женщины, обладавшей всеми чертами сильной личности, и эта странная зависимость позволяет нам понять, насколько она чувствовала себя неприкаянной в последние годы своей жизни, когда никто не протянул ей руку помощи. Евангелия и Эльвира де Идальго успешно играли эту роль, в то время как ее отец был не способен заменить их. Прежде всего потому, что Георгиос нисколько не интересовался оперным искусством. Главное, он всегда боялся осложнять свою жизнь и предпочитал беречь оставшиеся силы для покупательниц в аптеке, где он работал, поскольку еще не отказался от того, что составляло смысл его существования и было его любимым занятием.
И вот Мария, которая думала, что освободилась от опеки Евангелии, неожиданно для себя поняла, что ей не хватает ее; она, так спешившая поскорее уехать от матери, избавиться от некой рабской зависимости, в какой она жила до сей поры, почувствовала, что она нуждалась в Евангелии, притом немедленно! Однако еще не наступили те времена, когда желания оперной дивы становились законом… Георгиос вовсе не горел желанием воссоединиться с законной супругой. Кроме того, у него не было денег, чтобы оплатить Марии дорогу. Ей не оставалось ничего, как ждать. Но однажды произошло неожиданное событие, возможно, это было перстом судьбы: когда она уже потеряла всякую надежду, ее согласился прослушать Эдвард Джонсон, директор «Метрополитен-оперы». Она произвела на него такое впечатление, что он предложил ей в следующем сезоне исполнить партию Чио-Чио-сан в «Мадам Баттерфляй» и Леоноры в «Фиделио». Победа? Еще не совсем, поскольку обе партии надо было петь на английском языке, что не позволило бы Марии продемонстрировать в полном блеске свой талант. Именно это обстоятельство, по ее словам, стало решающим, когда она после долгих раздумий отказалась от этого шанса. Возможно и то, что ее отказ был продиктован и другими соображениями, но в любом случае такого решения нельзя было даже предположить от сидевшей без денег и без работы певицы. Джонсон предложил ей более чем скромное жалованье; Мария уже точно знала свою «рыночную» цену. К тому же ей вовсе не улыбалась перспектива играть в «Мадам Баттерфляй» роль хрупкой и стройной японки. Что бы сказали любители творчества Пуччини, когда бы увидели исполнительницу весом под центнер?
В декабре 1958 года в интервью «Нью-Йорк пост» Эдвард Джонсон, который уже не был директором «Метрополитен-оперы», заявил:
— Мы увидели в ней молодую перспективную певицу. Мы предложили ей контракт, она не согласилась, но не из-за роли, а потому, что ее не устроили условия контракта. Она была права, что отказалась. Если честно, то это был контракт для дебютантки. У нее было мало опыта, ограниченный репертуар, отсутствие рекомендаций… Она действительно была слишком толстой, но нас это не волновало. Молодые певицы почти всегда имеют лишний вес!
Но при этом необходимо принять во внимание, что в момент, когда Эдвард Джонсон делал это заявление, Каллас уже была звездой мировой величины и он предусмотрительно умолчал о том, что не все в те далекие времена складывалось так гладко, как он рассказал, в особенности когда он затронул финансовую сторону вопроса… И тем более он не смог признаться в том, что, раздосадованный отказом Марии, он проводил ее со словами, которые не принято произносить в светском обществе.
