Чтобы показать всю несправедливость такого к нему отношения, Абрам в том же письме Макарову спрашивает последнего: «…то ли я выслужил, живучи при Его Величестве 17 лет, выгоняют отсюда, как собак, без денег…»{63}. И всех российских студентов «истенно бумажные денги француские умарили с голоду, что поят и кормят в долг», поскольку деньги, которыми им было выплачено жалованье за 1721 год, обесценились и вышли из оборота. И еще раз в том же письме Абрам повторяет свое обещание: «Ежели не верите, то я вам привезу половину жалованья, которое вы изволили прислать на 1721 год».
В следующем письме (от 24 марта) он просит государя приказать Долгорукому взять его расходы до возвращения в Россию на себя, так как, добавляет он, «я не хочу делать как Мичурин и Лачинский в Англии». Он также объясняет Макарову, что у него еще на 250 рублей долгу осталось.
11 апреля он получает из императорской канцелярии 400 рублей. Его сотоварищи по несчастью, Юров, Резанов и Коровин, также получают деньги из России. Теперь Абрам может вернуться в Лафер и закончить обучение.
Несколько месяцев спустя, 16 октября того же года, государь лично отреагировал на письма бедных студентов. В это время он находился на берегах Каспия, где только что завершился победоносный поход. Астрабад, Баку, Дербент и Рехт, бывшие до того персидскими владениями, отныне — часть России{64}. Государь передает с графом Гаврилой Ивановичем Головкиным следующее письмо: «Писали сюда из Парижа Абрам арап, Таврило Резанов и Степан Коровин, что они по указу в свое отечество ехать готовы, токмо имеют на себе долгу каждый ефимков по 200; да сверх того надобно на проезд 200 ефимков. Того для те денги, как на оплату долгов, так и на проезд их, по приложенной при сем ассигнации, взяв от соляной суммы, переведите в Париж к послу, кн. Долгорукову, а буде он уже выехал, то кн. Александру Куракину и отпишите, чтобы их немедленно оттоль отправил в Петербурх»{65}.
На этот раз все финансовые проблемы Абрама действительно решены. Он расплачивается с семьей, которая его приютила на время учебы, закупает нужные инструменты и оборудование и, конечно же, книги. Он продолжает расширять библиотеку, собирать которую начал еще в 1717 году. Главное же, теперь он с чистой совестью может попрощаться с Комендант-аншефом (начальником) школы в Лафере господином Тюфферо. И, увенчанный боевой славой и званием поручика французской армии, с королевским дипломом военного инженера (подписанным, заметим, самим Людовиком XV) в кармане — в путь!
Итак, когда князь Долгорукий со свитой покидают французскую столицу и направляются на северо-восток, среди прочих пассажиров обоза едет и «французской армии отставной поручик Абрам Петров»{66}.
ГЛАВА 4.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ
…славная и великая государыня ЕКАТЕРИНА, тако соблаговолит ваше ВЕЛИЧЕСТВО усмотреть сию книгу, колика потребна быть может молодым людям желающим учения, но и совершенным инженерам.
А. П. Ганнибал. Посвящение Екатерине I на книге «Геометрия и Фортификация».
Чтобы лучше понять тогдашнее состояние дел и настроения в России, заглянем в книгу историка Н. Я. Эйдельмана. Незадолго перед возвращением Абрама и Долгорукого, вернувшись в Москву из персидского похода, Петр «обнаружил дома много неустройств… Император устал — жить ему оставалось ровно два года — и, будто чувствуя, как мало удастся совершить, особенно гневен на тех, кто мешает. Петр немало знал, например, про колоссальные хищения второго человека Меншикова и еще многих, многих. И вот в назидание сподвижникам, как раз в те дни, когда посольство Долгорукого подъезжало к старой столице, была учинена публичная расправа над одним из славнейших «птенцов гнезда Петрова».
Барон Петр Шафиров, опытнейший дипломат, в течение многих лет ведавший внешнеполитическими делами (позже сказали бы — министр иностранных дел), только что обвинен в больших злоупотреблениях, интригах. Комиссия из десяти сенаторов лишает его чинов, титула, имения и приговаривает к смерти.
Голова уж положена на плаху, палач поднял топор — но не опустил: царь прощает ссылкою, «под крепким караулом».
Москва присмирела и ожидает новых казней. Василий Лукич Долгорукий и приехавший с ним в одно время (из Берлина) другой русский дипломат, Головкин, ожидают, когда царь их примет и выслушает».
Вот в такой обстановке прибывает посольство Долгорукого. Однако думается, что свежеиспеченный инженер ждет не дождется встречи с крестным отцом…
Последуем же за Эйдельманом: «Царь принял, много толковал с возвратившимися, конечно, перемолвился с Абрамом Петровым и — оттаял: выходило, что есть еще верные слуги; доклады из Парижа и Берлина оказались лучше, чем ожидал требовательный, придирчивый, нервный император. И раз так — случай этот тоже надо сделать назидательным, нравоучительным.
Через месяц без малого, 24 февраля 1723 года, Петр выезжает из Москвы… по дороге кое-что осмотрел, и достиг Невы на восьмой день пути, 3 марта 1723 года.
А вслед за Петром из Москвы двинулись в путь дипломаты: Долгорукий со свитой, Головкин с людьми; 27-летний Абрам Петров меж ними персона не главная, но и не последняя…
Ехали не торопясь, но и не медля, чтобы приехать в точно назначенный день.
А в назначенный день — свидетельствуют документы — Петр выехал к ним навстречу «за несколько верст от города, в богатой карете, в сопровождении отряда гвардии; им был оказан особый почет».
Таким образом, был разыгран спектакль — для жителей, для гвардии, для придворных, для высших сановников… Петр как будто не видел послов в Москве — и теперь торжественно, «впервые» принимает недалеко от своей новой столицы: умеет казнить — умеет и награждать.
Кто ослушается, положит голову, как Шафиров. Кто угодит, будет принят, как Долгорукий и Головкин… Плаха и «особый почет» как бы уравновешивали друг друга.
Итак, царский прием и, конечно, часть почета относились и к Абраму Петрову. Царь, выходящий навстречу, обнимает, благословляет всех — и своего крестника — образом Петра и Павла…»
После семи лет, проведенных во Франции, Абрам снова очутился на брегах Невы. И снова активно взялся за дело: «о том, как Петр использовал Абрама на первом году по возвращении его из Франции, отсутствуют документальные данные. По одним сведениям, он принимал участие в строительстве крепостных сооружений на острове Котлине, в Кронштадте, по другим — вступил в исполнение своих прежних обязанностей при Петре, получив в свое заведование кабинет царя, в котором находились чертежи, проекты разных сооружений и библиотека… Возможно, он совмещал эти две должности — инженера-консультанта по строительству Кронштадтской крепости и личного секретаря при Петре»{67}.
