В общем, все было как обычно: Михеев открыл дело в отношении какого-то инженера мельничного комбината и пришел ко мне за визой. Он начал давать необходимые пояснения, как вдруг… Установочные данные фигуранта — Мильчевский Антон Иванович. Меня охватило волнение.
Работая в послевоенные годы в Киеве заместителем начальника отдела контрразведки, я хорошо знал материалы дела на немецкий разведывательный орган «Абверкоманда-102», условное наименование «Орион», действовавший в период оккупации и осуществлявший подготовку агентуры для разведки в нашем тылу. Многих выкормышей «Ориона» нам удалось тогда разыскать, и они были осуждены. Но вот резидент немецкого разведоргана Майер, он же Мильчевский Антон Иванович, Он же Чаплинский, 1885 года рождения, уроженец Житомирской области, поляк, сумел скрыться. Мы располагали данными о конкретных агентах, завербованных и направленных в разведшколу киевским разведпунктом «Ориона», который возглавлял Майер, но все попытки разыскать его закончились безрезультатно. И сейчас передо мной неожиданно оказалось дело. Но на него ли? Трудно было поверить, что разыскиваемый, зная, какой преступный хвост за ним тянется, не изменил ни фамилии, ни имени, ни отчества, даже продолжал работать по своей специальности.
— И каковы были ваши действия?
— Сразу же поручил разыскать фотографию познаньского главного инженера. Важно было убедиться, что он и Майер, внешность которого я хорошо помнил по фотографиям из дела на «Орион», — одно и то же лицо. В считанные часы фотография к нам поступила. Мне было достаточно одного взгляда, чтобы с уверенностью сказать: это Майер!
Однако следственных материалов, имевшихся в деле, которое принес Михеев, для ареста Мильчевского было недостаточно. Прошусь на прием к заместителю министра Рамковскому, а затем вместе с ним направляемся к министру Радкевичу. Объяснив ситуацию, прошу санкцию на арест и разрешение доставить Мильчевского в Варшаву.
На следующий день арестованный уже в варшавской тюрьме. Работу с ним поручили вести начальнику следственного отдела Лобановскому. Мильчевский на допросах держится твердо, выдает «железное» алиби: мол, в период оккупации Польши работал на своем комбинате, готов подтвердить это документально, в Киеве поэтому никак быть не мог. Да что том Киев! Он и на Украине никогда в своей жизни не был…
Чувствую, что Лобановский начинает нервничать, осторожно высказывается о целесообразности дальнейшей работы. И хотя мне известны подробности хода расследования, включиться в него не имею права: советникам не разрешалось непосредственно участвовать в допросах. Звоню в Киев, информирую о решении лично побеседовать с арестованным. Короче говоря, беру всю ответственность на себя, а руководство ставлю, так сказать, перед фактом.
Встречаюсь с Мильчевским. При моем появлении он заметного беспокойства не проявляет. Даже «разоблачает» меня как поляка из Львова. Примерно полчаса толкуем о том, о сем — в общем, ведем «задушевную» беседу. Чувствую, что мой визави не видит в своем собеседнике опасности. И тут я неожиданно по-украински выдаю: «А знаєте, Антоне Івановичу, вас і до цього часу пам'ятають в Києві», — и Рузу же называю по памяти ряд разоблаченных нами агентов, с которыми он лично работал. У Мильчевского на лбу крупными каплями выступил пот. Он молчит, глаз не поднимает. Я продолжаю «дожимать» ситуацию: «Мы обязаны арестовать как пособницу вашу жену — она в «Орионе» служила секретарем-переводчиком. Если не ошибаюсь, сейчас она работает в оперном театре в Вроцлаве?»
И тут Мильчевский «сломался». Признал, что он действительно Майер, что в период оккупации был в Киеве, являлся фашистским резидентом и т. д. Однако при этом постоянно подчеркивал: карательной деятельностью не занимался. Всем своим поведением, намеками на имеющиеся у него возможности и связи, заверениями в искреннем желании быть полезным Мильчевский пытался навязать нам сотрудничество.
Его признания были не только задокументированы на бумаге, но и записаны на магнитофонную пленку. Все материалы мною лично были представлены министру Радкевичу. Он дал разрешение на передачу Мильчевского КГБ СССР. А надо сказать, что Киев постоянно и настойчиво просил меня любыми путями переправить Мильчевского в Брест. Спустя три дня он уже был там.
— И что было потом?
Дальнейшая его судьба мне не известна.
Мы работали против БНД— С 1959 по 1964 годы вы снова работали в ГДР, в Восточном Берлине. А это, как известно, было такое осиное гнездо — один из мировых разведцентров, откуда КГБ доставал Западную Германию и не только…
— В Западном Берлине действовали американская разведка, французская и английская. А мы работали против всех. У нас был очень сильный отдел. Главным образом мы работали против БНД — западногерманской разведки. Мы засылали к ним очень много агентов. Но наша беда заключалась в том, что разведчиков погоняли — давай, давай… А в то время в ФРГ начали вводить компьютерную систему. И с ее помощью они начали нас вычислять…
Официально моя должность называлась — старший офицер связи в Главном управлении Большого Берлина.
— Вы осуществляли контроль за спецслужбой ГДР?
— Не только осуществляли контроль, но и оказывали помощь.
Боевое крещение в Иране— Серго Берия, сын Лаврентия Берия, наверное, первым решился публично сказать о том, что в предвоенные и в первые годы войны через Иран советские разведчики «забрасывались» в Германию. Знаю, что вы тоже какое-то время перед войной пребывали в Иране. Чем вы там занимались?
— Я тогда только начинал работать в разведке, и был еще слишком молод. Занимался там, главным образом ликвидацией бандитских групп, которые действовали в горах, нападали на наших военнослужащих.
— Вы были там в составе какой-нибудь группы?
— Я был среди солдат. Служил в Особом отделе 58-го стрелкового корпуса.
— Это в каком году?
— В 41-м. В августе мы вместе с англичанами ввели в Иран свои войска.
— Как это мотивировалось?
— Необходимостью обезопасить юг с Персидского залива. Ведь американская помощь СССР фактически вся шла через Иран.
— И это не расценивалось как оккупация?
— Это была не оккупация, а практически… оккупация.
Мы жили в горах. До этого я никогда в горах не был, альпинистского опыта не имел, и оказывался иногда просто в анекдотичных ситуациях. Ребята бросали между склонами бревно — и перебегали. А я не мог. Сажусь верхом на бревно и начинаю ползти. Но сослуживцы были опытные. Увидев эту картину, они начали делать такое — бросают бревно и тут же рядом веревку, чтобы я мог держаться. Потом я, конечно, освоился.
