IV. ИСКУШЕНИЕ
Мне не хочется больше идти.
Не взманит меня ласковость грёз.
Каменисто–неверны пути.
Неприступен и страшен утёс.
Я устал. Я упал. Я увяз
В обжигающем мягком песке.
Хорошо в вечереющий час
Ото всех вдалеке, на реке.
О, владычица дремлющих мест,
Чья сквозящая грудь над волной,
Изо всех чаровниц и невест,
Я останусь с тобою одной.
Я останусь навеки с тобой.
Я зароюсь в шуршащий камыш.
Полюблю серебристый покой,
Озарённо-затонную тишь.
Ты давно уже нравишься мне,
И к тебе б мне хотелось прильнуть
Как волна приникает в волне,
Прожигая жемчужную грудь…
Тихо всё на ночном берегу.
Шелестит, заплетаясь, камыш.
Что-то ласково ты говоришь
И томишь. Я идти не могу.
Русалка, сегодня зажги огни
В подводном царстве твоем,
Пусть ярко играют, сверкают они
Зеленым и красным лучом.
Пусть призывно и сладко шуршат камыши,
Сливаясь в тихой мольбе.
Сегодня праздник в подводной глуши,
Сегодня приду я к тебе!
Вереницами раковин все перевей,
Развей золотистый песок,
Собери ожерелья бродячих огней,
Убери пышней чертог.
Я хочу, чтоб подводный, таинственный мир
Весь сверкал, как мечты волшебство,
Потому что сегодня справляю я пир. —
Сегодня там торжество!
Потому что справляю я свадьбу с тобой,
С русалкой, с царицей вод.
И на брачный наш пир, на пир ночной
Весь мир подземный придет.
Со всех морей придут гонцы
Встречать меня, царя,
И нам принесут с тобой венцы
Из жемчуга, из янтаря.
Там будет властитель пучины морской.
Все вулканы подвластны ему, —
Они гулко пробьют нам приветственный бой
И осветят подземную тьму.
В глуши, их кровавым облитой лучом,
В монотонном слиянии вод,
Русалки, сплетаясь согласным кольцом,
Будут петь и вести хоровод.
Ликовать должно озаренное дно.
Удивить хочу я весь мир!
Долго море о том будет слухом полно,
Как справляли мы свадебный пир.
Русалка, скорей зажги огни.
Пускай, к восторгам маня,
Сверкают они, играют они.
Сегодня жди меня!
Всю ночь русалка билась,
Не в силах снов превозмочь.
А в море тихо катилась
В золотой колеснице ночь.
Русалка во сне кричала.
Хватала рукой камыши.
Но все угрюмо спало
В застывшей и темной тиши.
И я с высокого ложа
Не раз ее окликал.
Провалы глядели все строже.
Бушевал играющий вал.
И я вставал с испугом,
Зажигал золотые огни.
Расплываясь светящимся кругом,
Жутко мерцали они.
Озаряли чудес так много,
Что глядеть я дерзал едва.
Шепталась глухо и строго,
Колыхалась морская трава.
Я стоял пред высоким ложем.
На нем томилась она.
Стоял, тоской тревожим.
Кругом – была тишина.
Я раздвинул цепкие прутья,
Что над ней сплелись в кольцо.
И ей припал на грудь я,
Целовал ее лицо.
Целовал ее бледные плечи,
Волоса, что с травой сплелись.
Говорил тревожные речи,
Шептал: «проснись, проснись»…
Ее разбудило пламя,
Моя речь, мой встревоженный стон,
Она закрылась руками
И опять погрузилась в сон…
Я лег, но в тревожной муке
Провел всю ночь без сна.
И слушал смутные звуки,
Которыми ночь полна.
Кто-то бился в подземных норах.
Вверху ворчала волна.
Был внятен весь смутный шорох,
Которым ночь полна.
Помнишь, у моря – волны рычали,
Как тигр кидался и прыгал прибой.
Ты была холодна, ты была, как из стали.
Я в море рвался за тобой.
На долгие зовы по спинам прибоя
Приплыла ты ко мне, приплыла лишь на миг.
И к ногам твоим белым, перевитым травою,
Я губами с мольбою приник.
Я молил не губить, но любить как и прежде,
Я ловил твой померкнувши взор.
Я просил о любви, я молил о надежде…
О, позор!
Но, рассеянным взором глядя безучастно,
Ты внимала рассеянно мне,
Ты сидела над морем, сидела бесстрастно,
Купая ноги в волне.
И ровные, мерные волны катились,
Уныло стремясь к берегам,
И стремились, и бились, и притворно молились,
Припадая к твоим ногам.
Вдруг вал налетел, нежданно громадный,
Обрызгнул темный утес,
И схватив тебя, поспешный и жадный,
В многошумную бездну унес.
И ты долго белелась в дымящейся дали.
Я долго рвался за тобой…
Сердито и глухо волны рычали,
Да в корчах прыгал прибой.
Сегодня ночью опять ты ко мне приходила.
Говорила, смеялась, манила белой рукой.
Пойми, наконец, что больше нет силы, нет силы! —
А могу ль я пойти за тобой?
О, твой голос так вкрадчив, так нежен, так страстен
А твой смех так певуч.
Пойми, что я болен, над собой я не волен, не властен.
Русалка! не мучь.
О, как вся ты смеялась, извивалась, менялась.
Как светлое вино переливалась речь.
И ты, лучистая, ко мне ты наклонялась,
Маня на грудь прилечь.
Маня отдаться неге тонких очертаний,
Поверить мгле прерывистых речей,
Упиться тайнами пронзающих лобзаний,
Обманом вкрадчивых очей.
Шептала ты: — «тебя я зацелую,
Я буду вся твоя, сольюсь, сплетусь с тобой навек.
Русалка я, но верь, тебя люблю я,
О, недоверчивый, лукавый человек!»
Пойми же, наконец, я над собой не властен,
А этот смех твой так певуч…
Так ласков он, так вкрадчив он, так страстен!..
О, отойди! не мучь!
Зачем опять ко мне ты приходила?
Зачем призывный взгляд? и нежность? и лучи?
Обманы слов твоих кричат в душе унылой.
Не мучь. Молчи.
