- Нет, Карл, не годится нам дожидаться этого времени. Да и положение обязывает...
Одной из трудных проблем отряда было снабжение продовольствием. Оружие, боеприпасы, газеты доставлялись главным образом с Большой земли. Иногда Центр присылал галеты, сахар, соль, табак, но разве этим накормишь людей? Картошку, муку получали из деревень. Район действия отряда был поделен на две зоны - оккупационную, где стояли фашистские гарнизоны, и партизанскую. В свою очередь, партизанская зона была строго разбита между отрядами на участки. Каждый участок, закрепленный за определенным отрядом, не мог быть использован для питания другим... "Храбрецам" отвели две деревни - Рожанов и Бубновку. Но что могли дать эти две деревни, когда работников в них осталось всего ничего - стар да мал...
- Помочь мы должны нашим крестьянам, Карл, - после некоторого молчания сказал Рабцевич, - помочь провести весеннюю посевную. Таково указание Центрального Комитета Компартии Белоруссии.
- Дело, - поддержал комиссар.
Вскоре состоялось собрание партийно-комсомольского актива отряда.
Свое выступление Рабцевич начал не с директивы из Центра, не с рассказа об удачно проведенной кем-то диверсии или намеченной операции, как того ожидали собравшиеся. Он заговорил о пахоте, о весеннем севе. Размышлял о крестьянских заботах, а вид у него был такой, будто с активом обсуждал план предстоящего боя, от которого зависело дальнейшее существование отряда.
- Так вот, товарищи, - продолжал он, - пришла весна, настало время, когда, как говорится, день год кормит. Нас кормит разоренный войной народ, поэтому...
Промеж собравшихся пошел шепоток.
- Это что ж, винтовку на плуг придется сменить? - сказал вроде бы с усмешкой кто-то.
У Рабцевича посуровело лицо. Но эту случайную, необдуманную реплику оставил без внимания.
- Первейшая наша задача сейчас - помочь крестьянам вспахать землю и посеять рожь, овес, - сказал он, - нельзя терять ни часа. Ответственным за посевную на базе назначаю Процанова...
И не успел он это сказать, как со своего места в углу у стены вскочил хозяйственник.
- Как? - спросил удивленно. - Да у меня, товарищ Игорь, и без того забот полон рот...
- Знаю, Федор Федорович, все знаю.
Процанов говорил правду: с одним только питанием отряда голова кругом, а с одеждой, обувью - совсем беда. Бойцы рвут ее по болотам да лесным чащобам. Пришлось мастерскую по починке одежды, обуви устроить. И опять же проблема: где материал для починки брать?
- Товарищ Игорь, не по силам мне заботиться о посевной, - взмолился Процанов.
- У вас все, Федор Федорович? - спросил Рабцевич.
Процанов, ища поддержки, посмотрел на Линке, потом на другого, третьего и кивнул:
- Все.
Рабцевич дал понять, что обсуждать этот вопрос больше не намерен, и заговорил о роли актива отряда в посевной.
- В первую очередь помогите многодетным семьям, - закончил он...
Затихшая было кузница вновь подала свой голос. Там, как в славные довоенные годы, закипела работа - ремонтировали, ладили плуги, бороны - в общем, готовились к посевной.
Процанов совсем потерял покой. Без того худой и мосластый, еще больше осунулся, даже вроде бы вытянулся. Но когда Рабцевич, посоветовавшись со стариками, сказал ему: "Пора, Федор Федорович, начинать", - он, как положено, вывел на дальнее поле всю деревню и всех своих бойцов, лошадей.
Было раннее утро. На высоком голубом небе от края и до края не виднелось ни облачка, из-за горизонта поднималось солнце. День обещал быть хорошим.
Перед началом работы Рабцевич решил, что напутственное слово будет кстати. Оглядел собравшихся. Впереди, как положено на деревенском сходе, дети, за ними матери, старики, старухи, потом бойцы. Недалеко от людей покорно стояли запряженные, подготовленные к пахоте лошади. Рабцевич не видел стоявших в задних рядах, а говорить он привык, видя всех, чтобы и зрительно общаться с каждым. Озабоченно поискал глазами, на что можно подняться. Взгляд его перехватил Процанов и тут же подогнал телегу, на которой привез семена. Рабцевич влез на нее: "Совсем как на трибуне".
Поднял руку, чтобы успокоить шумевшую детвору, и начал:
- Друзья! - Его глуховатый голос зазвучал торжественно. - Сегодня у нас необычный, праздничный день.
Он посмотрел на лозунг, который Линке и комсомолец Сидоров написали на куске красной материи, натянули на двух больших шестах, так, чтобы видно было всем: "Товарищи, вспахать и засеять поле - это сегодня равносильно тому, чтобы пустить под откос фашистский состав!" Протянул руку к плакату и сказал:
- Совсем не случайно воин становится сеятелем. Эти слова говорят о непобедимости нашего народа.
Детвора закричала "Ура!", взрослые радостно зашумели, старушки потянулись к уголкам платков, чтобы смахнуть подступившие слезы.
Рабцевич не без удовольствия посмотрел на счастливого Линке. Да, комиссар знает, чем поднять дух людей. И закончил:
- Потрудимся на славу, чтобы земля отблагодарила нас обильным урожаем.
Ему уступили плуг, дав возможность как старшему проложить первую борозду. Рабцевич прошел за плугом с полсотни метров и передал его хозяину. Пахота началась, теперь он мог уходить. Полесский подпольный обком пригласил Рабцевича на завтрашнее совещание командиров партизанских отрядов области, предстояло подготовить выступление.
Однако сразу в деревню не пошел, спустился к реке. На всякий случай надо проверить посты - мало ли что могло случиться.
Все было в порядке, и от сердца отлегло.
Тезисы выступления написал быстро. Знал, что не откроет их - не любил говорить по бумажке, но уважал порядок, текст или план выступления писал для того, чтобы систематизировать свои мысли.
После обеда Александр Маркович решил немного поспать. Дорога-то предстояла дальняя, и без отдыха ее не одолеть. Лег, закрыл глаза. И вдруг отчетливо увидел своего старшего сына - Виктора. Стоит мальчишка в телогрейке, лицо потное, чумазое, а кепка того и гляди с головы съедет, чудом на затылке держится, в руках заводной ключ. Сын изо всех сил старается завести полуторку. А она стоит как заколдованная и молчит.
- Да ты свечу посмотри, сынок, - не выдержал Рабцевич и проснулся...
На прошлой неделе отряду сбросили почту: свежие газеты, журналы, письма. Рабцевичу было сразу десять писем: пять от жены, три от дочери Люси и два от Виктора. Соскучились, вот и постарались. Жена писала, что наконец дали его адрес. Дома было все в порядке. Дочь Люся и сын Светик (так в семье звали меньшего - Святослава) учатся, а Виктор устроился на работу. Он шофер и получает теперь рабочую карточку. "Нам стало немного легче..." - писала жена.
Весь тот вечер Рабцевич читал письма. Каждое чуть ли не наизусть выучил. Начитался - будто на побывку съездил. На душе стало и легко - дома все в порядке, - и грустно. Нельзя вот сейчас обнять всех родных, расцеловать.
