— Мы ждем критический роман о Советском Союзе тридцатых годов.
— За других сказать трудно, что у других писателей в портфеле. Я занят романом о войне.
— Какие лучшие качества русского народа?
— Они давно известны, их нечего повторять.
— В чем отличие русского народа от советского?
— Нет разницы. Я интернационалист.
— Почему вы не стали лириком?
— Видимо, талант у меня такого направления. Поэзию я люблю, но в ней совершенно бездарен.
— Как чувствуете себя, когда видите свой успех?
— Когда легко пишется, я бросаю писать, так как это подозрительно…
Было еще одно интервью. И в нем тоже встречается то, чего раньше писатель не высказывал. Увы, советские читатели этого не читали:
— Вы связаны с методом социалистического реализма?
— Что об этом думать, читайте, что я написал.
— Какую тему вам хотелось бы раскрыть в новом романе?
— Хотелось бы написать и о любви.
— У писателей всего мира должен быть «Круглый стол». Как вы себе его представляете?
— Идея «Круглого стола» не получила своего развития. «Круглый стол» — это регулярные встречи…
С горечью ответ, видимо, припомнилось, как ЦК прицыкнул на него, когда в 1956-м через журнал «Иностранная литература» высказал идею постоянных писательских общений.
— Ваше отношение к творчеству Солженицына?
— Не всякую мемуарную литературу можно отнести к художественной.
…Сборы в лауреатскую дорогу. Строптив станичник. Не хочет просить ничего лишнего.
Нужны деньги. Союз писателей запрашивает их в ЦК. На письме появляется помета после звонка в Вёшки: «Выделения дополнительных средств СП СССР не требуется, т. к. проезд оплачивается т. Шолоховым».
Нужен фрак — без него, оказывается, никак нельзя. Лауреат узнал об этом, кажется, всего за сутки до отъезда. С пометой «Весьма срочно» в ЦК идет записка из Союза писателей: «В связи с тем, что по существующему ритуалу тов. Шолохов при вручении премии должен быть одет в специальный фрак, а в наших условиях пошить установленный фрак в оставшиеся сроки не представляется возможным, тов. Шолохов просит выдать ему на приобретение в г. Хельсинки фрака и экипировки сопровождающих его лиц 3 тыс. американских долларов с последующим возвратом из Нобелевской премии…»
На второй день декабря Шолоховы — Мария Петровна и дети — выехали в Стокгольм через Хельсинки. С ними Юрий Лукин и тогдашний директор «Молодой гвардии» Юрий Мелентьев. Их в ЦК потребовал Шолохов.
По дороге лауреата стали знакомить с сообщениями прессы разных стран. Выслушал по абзацу из четырех газет.
«Уже давно было совершенно ясно, что Шолохов должен получить премию… Академия только исправила свою ошибку…» — это голос из Швеции.
«Решение Шведского жюри опоздало на 20 лет…» — это мнение из Италии.
«Величайший русский роман…» — это отклик из Англии.
«Идеальный лауреат…» — это эхо из США.
Он произнес: «Хвалят — это хорошо, а „облаивают“ ли?» Его не хотели огорчать. Он настаивал. Тогда раскрыли папку и взялись переводить.
«С таким же успехом премию можно было присудить секретарю КПСС…» — это шведская «Дагенс Нюхетер».
«Если шведские академики ставили задачу выдать политическое вознаграждение, то их выбор является идеальным…» — это «Вашингтон пост».
«Позорно… Шолохов — ярый советский коммунистический романист…» — это «Нью-Йорк геральд трибюн».
Прокомментировал, жалеючи слова: «Гм-гм. Занятно…»
На третий день декабря высадились в Хельсинки. Три дня прошли здесь в главной заботе — взять напрокат фрак. Он примерил новую для себя «спецодежду»:
— Ну, официант!
— У тех черная бабочка — у вас белая…
Мария Петровна с дочерьми тоже стали, как пошутили, «обмундировываться». Когда вернулись из магазинов, давай дефилировать перед лауреатом в роскошных платьях. Его Мария Петровна предстала истинной королевой: красива и величественна в новых нарядах.
Потом на небольшом автобусе, который выделил наш посол, помчались в портовый городок Або. Долго еще помнилось, как пели по дороге русские песни, казачьи тоже.
Потом погрузились на корабль «Свеа Ярл» и под мерные у борта всплески, по счастью, тихого моря устремились в столицу всемирного признания.
«Казаки не кланяются даже перед царями»
7 декабря. Шолохова встречали на причале советский посол, представители Комитета и туча журналистов. Повезли в лучшую гостиницу — Гранд-отель. Уже в полдень — пресс-конференция. Вечером вдруг стал надиктовывать телеграмму в Каргинскую (с чего бы это вспомнилась?): «99 процентов уверенность в том, что новая школа будет — есть. Остальное — мои хлопоты на месте. Жму руку. Ваш Шолохов».
Каждый день расписан по минутам. На следующий день два ключевых пункта в программе: завтрак — его устроила Королевская академия, и обед от издателя. Повезло издателю — не скрыл радости: спрос на роман Шолохова стремительно подскочил, а это отличный барыш.
Когда с трудом выкраивали из протокола хотя бы полчасика свободных, то — устали или не устали — прогуливались по красивым улицам и площадям. Манили витрины магазинов — книжных тоже: видели там большие фотографии Шолохова и рисунки Аксиньи с Григорием на переплетах совсем свежих изданий.
День коронации — 10 декабря. Новоиспеченные лауреаты с семьями усаживаются в роскошные лимузины… Их везут к стокгольмской ратуше… Сзади — машина посла СССР с флажком… Вводят в Большой Концертный зал — здесь будет главное действо… Посол сопровождает… Чопорная аристократия… Вёшенец меж ними ничуть не теряется — многим даст фору: строен, гордая посадка головы, высокий лоб, нос с горбинкой, белая изящная кисть руки на черном фоне фрака… Элита берет другим — орденами и драгоценностями… Семья Шолохова на почетных местах… Подошел распорядитель, и лауреатов куда-то увели…
В четыре часа тридцать минут — точь-в-точь — появляются король и вельможная свита. Зал встает. Поклон от монаршей семьи и все садятся. Пауза — король достает текст своей речи: читает в благоговейной тишине. По окончании возносятся звуки фанфар.
Это сигнал для двурядного шествия. Четыре студента в белых корпоративных шапочках и с чересплечной лентой цветов шведского флага чинно ведут за собой семерых триумфаторов — писателя и ученых.
Зал выслушивает представителей Нобелевских комитетов — какими достижениями славен каждый новый лауреат.
