Мы, конечно, успели познакомиться далеко не со всеми экспонатами, которые Дали предлагает вниманию зрителей, но, к сожалению, нам надо было торопиться в Барселону. Согласно программе, через несколько часов мы отбывали в Мадрид, к тому же с нас было достаточно того, что мы успели увидеть в забавном и гротескном «Театро-музео», того, что мы восприняли как своего рода «причуду гения» — мастера такого огромного таланта и неиссякаемой творческой фантазии, как Сальвадор Дали. Но Владимир Кеменов мог быть спокоен за свой партбилет — мы остались на позициях «соцреализма».
…Много, очень много впечатлений об Испании осталось за пределами моих записок. Но еще об одном я не могу не рассказать. Это — о посещении грандиозного мемориала генерала Франко. Он находится в так называемой Долине павших. Его подземная часть — базилика, напоминающая огромную станцию метро, богато украшена изваяниями мадонн, апостолов и ангелов, мраморных, бронзовых, мозаичных и всяких прочих. Под раззолоченным куполом два надгробия — генералиссимуса Франко и идеолога националистической «фаланги» Хосе Антонио.
Посещение этого внушительного, монументального мавзолея заставило меня глубоко задуматься: со времен гражданской войны в Испании прошли десятки лет. И Время — этот строгий и самый беспристрастный судья, ставит все на свое место, вносит свои неоспоримые поправки и оценки. То, что казалось абсолютно правильным и не подлежащим сомнению тогда, выглядело в моих глазах совсем по-иному теперь. В те годы мы не уставали в своих карикатурах изображать Франко жалким прихвостнем Гитлера и Муссолини. Но как разительно отличается судьба Франко от его тогда могущественных покровителей. Гитлер, которому предназначено было судьбой увидеть позорный крах своего Третьего рейха, покончил жизнь самоубийством в бункере разгромленной рейхсканцелярии. Муссолини, пытавшийся скрыться, был расстрелян партизанами, а затем повешен вниз головой на фонарном столбе. А Франко достойно ушел из жизни, окруженный почетом и уважением своей страны, как мудрый и прозорливый правитель. Выиграв упорную трехлетнюю гражданскую войну, он не дал Испании стать сателлитом Советского Союза на уровне последних вассалов СССР. Установив свою личную диктатуру после победы, Франко, однако, не создал в стране террористического режима, подобного режиму Гитлера или Сталина. Свидетельством такой умеренной политики является сооружение гигантского креста, по перекладине которого, как говорили, могли разминуться два легковых автомобиля, символизирующего примирение испанцев, воевавших друг против друга в гражданской войне. Франко проявил государственную мудрость и тем, что завещал после своей смерти возродить в Испании монархию в лице наследника королевской династии Хуана Карлоса, оказавшегося разумным и прогрессивным правителем, при котором Испания стала подлинно демократическим, правовым государством. Таковы уроки истории.
В 70-е годы так называемая общественная деятельность стала отнимать у меня, пожалуй, больше времени и сил, чем профессиональная, творческая. Съезды, конференции, пленумы, правления, секретариаты непреодолимо вовлекали в свою «карусель». Правда, все это было достаточно интересно и даже увлекательно. В частности, очень интересно стало участвовать в работе Правления ЦДЛ, когда его председателем пришел Константин Симонов. Мне хочется вспомнить добрым словом его — умного и проницательного поэта, талантливого прозаика и драматурга. Мы познакомились с ним в первые месяцы Великой Отечественной войны, и добрые отношения между нами сохранились до конца его жизни. Он, безусловно, не был ангелом с белыми крылышками (а кто им был!), но он честный и порядочный человек. Вместе с тем, в то сложное время, выдвигаемый на ответственные редакторские, секретарские и другие руководящие посты, он не мог не считаться с реалиями политической обстановки и установками власти предержащей. И, не всегда способный соблюдать эти установки, не всегда угождая этим требованиям, он не раз и не два впадал в немилость, подвергался опале. Но незачем скрывать, были у него ошибки и поступки, которых он, по собственному признанию, не совершил бы, если бы мог начать жизнь сначала.
У меня хранятся дома два тома фронтовых дневников Симонова с такой авторской надписью:
«Дорогому Борису Ефимовичу, одинаково мужественному и в дни войны и в дни мира, и на фронте и в ЦДЛ. Ваш Константин Симонов. 24.5.77».
О чем тут речь? Какое «мужество» в ЦДЛ имеет в виду Симонов?
Дело в следующем. Интересы и инициативы Симонова не раз выходили за пределы чисто литературных. Ему, как говорится, до всего было дело. Он как-то заинтересовался одной из любопытнейших личностей 20-х годов — Владимиром Татлиным — художником, скульптором, изобретателем, футуристом, бунтарем. И задумал устроить выставку в ЦДЛ, посвященную многогранной творческой деятельности Татлина, его смелым замыслам и затеям, в том числе знаменитому «Летатлину» — фантастическому летательному аппарату, найденному после смерти Татлина на каком-то чердаке. Однако замысел такой выставки натолкнулся на яростное сопротивление некоторых маститых академиков Академии художеств СССР, поднявших крик о недопустимости «рекламирования» этого формалистического «штукарства», безыдейного космополитического упаднического «эпатажа», противопоставляемого партийному искусству социалистического реализма. Вот тут-то я и проявил то самое «мужество», которое так запомнилось Симонову. Я открыто поддержал его замысел и нашел понимание у председателя Союза художников СССР Николая Пономарева, человека умного, здравомыслящего, чуждого тупоумию и казенщине в искусстве. Выставка Татлина прошла в ЦДЛ с большим успехом. И под потолком знаменитого Дубового зала благополучно реял легендарный «Летатлин». Больше всех был доволен, конечно, Константин Симонов.
Уже неизлечимо больной, лежа в клинике, он, превозмогая тяжелый недуг, написал или, вернее, продиктовал книгу «Глазами человека моего поколения» — самое главное, может быть, из своих произведений. Эта книга как бы подводит итог впечатлениям и наблюдениям его жизни, дает углубленную характеристику его времени. В ней содержится также умная и зоркая характеристика личности Сталина. Надо при этом заметить, что во всем обширном поэтическом творчестве Симонова вы вряд ли найдете и десяток строк во славу «Великого Отца и Учителя». А ведь многие десятки подобных строк можно отыскать даже у такого большого, гордого поэта, как Александр Твардовский. Я не литературовед, но беру на себя смелость утверждать, что в свое время после смерти Сталина ни один писатель не написал о нем так точно и безошибочно, как Симонов.
