— Понимаю, но сомнений у меня нет. Завод с этой задачей справится.
Сталин пожелал успеха нашему коллективу, попрощался и положил телефонную трубку, а я продолжал стоять, держа свою трубку в руке. То, что Сталин сообщил, пренебрегая секретностью, поразило меня.
Опомнился я, когда меня окликнул Елян. Осторожно положив телефонную трубку, в которой уже давно слышались короткие гудки, я подробно пересказал только что состоявшийся разговор. Упомянул и о том, что ответил Сталин на мою просьбу дать указание директору.
Амо Сергеевич взглянул на окно, плотно зашторенное синим полукартоном, помял слишком туго набитую папиросу, та лопнула. Он бросил ее в пепельницу, вынул из коробки «Казбека» новую, торопливо, с какой-то жадностью закурил, вскинул на меня настороженный взгляд. Глубоко затянувшись, Елян выпустил такое облако дыма, что настольная лампа под зеленым абажуром густо затуманилась.
— Василий Гаврилович, не допустили ли вы ошибку, давая такое обещание Сталину — в кратчайший срок резко увеличить выпуск пушек?
— Нет, Амо Сергеевич. А то, что мы за два месяца войны не сумели развернуть производство, объясняется просто: завод не был подготовлен организационно и технически.
— Ну, что ж… Теперь вам и карты в руки. Все же я хочу знать: как вы собираетесь технически решить проблему массового выпуска пушек?
Он знал мою точку зрения, мою позицию. С первого дня войны мы с ним много говорили на эту тему.
— Мне трудно добавить что-либо к тому, что я вам уже объяснял, — ответил я. — Скажу только одно: резкое увеличение выпуска — это не две и не три программы в месяц, а пять-семь как минимум! И решать эту задачу нам с вами, Амо Сергеевич, придется на существующих мощностях при непременном снижении себестоимости и сохранении высокого качества. Не прерывая производственного процесса, мы с вами должны технически перевооружить завод. Задача трудная, рискованная, но она нам под силу. По-новому придется работать всем подразделениям завода. Под угрозой Смоленск, так что рассчитывать на кооперацию с другими предприятиями несерьезно. Непростительно требовать от государства и дополнительного оборудования. Но наш завод обладает возможностями беспредельными. Не улыбайтесь, Амо Сергеевич! Мы будем наращивать темпы не методом ликвидации «узких мест», экономии электроэнергии и рационализацией отдельных технических процессов. Мы думаем не о таких резервах.
Елян сощурился, тяжелой ладонью погладил свои роскошные темные кудри, вышел из-за стола, запустил длинные руки в карманы брюк, прошелся к двери, проверил, хорошо ли та закрыта, и повернулся ко мне.
— Василий Гаврилович, я убежден, что вы переоценили наши возможности. Допускаю, что нам удастся вдвое увеличить выпуск пушек. Но в пять-семь раз?! Понимаете ли, кому дали вы обещание?!
Энергичный и достаточно опытный руководитель не хотел понять того, что завод способен на большие свершения, что у завода есть для этого все необходимые данные. Он как технолог никак не мог усвоить и, так сказать, переварить, что решающим фактором в производстве является конструкция создаваемой машины, в нашем деле — пушки. Да, именно конструкция предопределяет успех или неуспех. И, кроме того, как человек на заводе новый, он не знал силы и способности нашего коллектива.
— Скоро, Амо Сергеевич, дело вас убедит, — сказал я, желая закончить неприятный разговор.
— Скажете гоп, когда перескочите, а пока я боюсь за вас, Василий Гаврилович, очень боюсь.
Я позвонил председателю областного комитета обороны — секретарю обкома партии М. И. Родионову.
Несмотря на очень поздний час и «готовность номер один», объявленную штабом противовоздушной обороны, он, узнав от меня о телефонном разговоре со Сталиным, попросил нас с директором сейчас же приехать в обком.
Елян вызвал машину. Молча мы вышли к подъезду. Ночь была ясная, звездная плохая: в такую ночь легче бомбить. В небе метались лучи прожекторов. Пока было тихо, но наши дежурные ПВО предупредили, что к городу приближаются немецкие самолеты.
Секретарь обкома разговаривал с кем-то по телефону; жестом руки он пригласил нас сесть. Ни Елян, ни я не проронили ни слова.
— Слушаю, Гаврилыч, — пожимая нам руки, сказал хозяин кабинета.
Я обстоятельно пересказал разговор со Сталиным и коротко изложил основную суть тех организационных и технических мер, которые помогут нам решить задачу. Секретарь обкома задумался. Потом горячо заговорил:
— Вы лучше моего знаете, каковы ваши дела с выполнением плана… Желание ваше очень хорошее, но осуществимо ли оно? Скажу откровенно: заикнись об этом кто-нибудь другой, я бы и слушать не стал… Конечно, я не предлагаю отказаться от выполнения задания товарища Сталина. Речь идет о путях и средствах выполнения. Не забывайте и время: оно не простит ни малейшего промаха.
— Товарищ секретарь, об этом и я Грабину говорил, — не удержался Елян. И так как со стороны секретаря обкома не последовало ни «да», ни «нет», добавил: — Нам бы нужно добавить станочков и получить помощь в изготовлении специального инструмента. Тогда бы мы зажили. Я убежден и заявляю об этом здесь, в обкоме партии, что переналаживать завод, что называется, с самого корня, это значит издергать весь коллектив, а резкого увеличения выпуска пушек все равно не добиться. Мы и так на пределе работаем.
— Путь, избранный нашим отделом, самый верный и единственно возможный в складывающейся обстановке, — сказал я.
После такого категорического заявления наступило напряженное молчание. Я подумал: «Надо кончать. К чему сейчас разжигать страсти?»
— Прошу разрешения в ближайшие дни доложить вам план-график нашей работы.
— Обком партии выслушает вас в любой час дня и ночи. Ждем ваш график.
Елян, заядлый курильщик, вынул коробку «Казбека», повертел ее в руках и огорченно положил обратно: первый секретарь не курил и в его кабинете дымить воздерживались.
Секретарь обернулся к Еляну:
— Грабин дал хорошие пушки. Мог бы, как говорится, жить спокойно, но… Поднять производство новым скоростным методом! Это дело не шуточное. Мы с вами должны помочь ему и добрым словом и делом.
Елян слушал, слегка потупясь.
Из обкома мы вернулись под утро, но поспать мне так и не пришлось: весь небольшой остаток ночи отняли неотвязные думы. Вспоминалось сегодняшнее сообщение Советского информбюро, — я слушал его в одном из цехов. Наши войска продолжали бои с противником на Кексгольмском, Смоленском, Коростеньском, Белоцерковском направлениях и на Эстонском участке фронта. По-видимому, бои жестокие. Смоленское направление — это значит, что гитлеровцы рвутся к Москве. Эстонский участок — это Псков, а за ним — Ленинград.
