22.05.1946
Поезда отнимают много времени. Ездить приходится почти ежедневно.
Решил кое-что приобрести. Уже пошил два костюма, но не за что было выкупить. Сегодня продал сигареты и eду к портному. Фотофильмов теперь много. Есть и проявитель и закрепитель. Снимки моим аппаратом неплохие, остается только научиться проявлять и закреплять, но для этого нужны подходящие условия: темная комнатка и фотограф - учитель. В Вельтене есть возможность заняться фото всерьез. Уже надоело в Берлине. Девушек не вижу, ни с кем не встречаюсь, хотя у нас на заводе их тысячи. Сами приходят, приносят цветы, ждут меня. Но время подводит. Почти всегда отсутствую - в разъездах.
Вот и сегодня одна чудная куколка настаивала, чтоб я был дома в четыре часа. Сейчас уже час дня и я тороплю себя, поезд, сержусь на время; оно не считается с моими нуждами и убегает так спешно в прошлое.
Вчера фотографировал офицеров. Нарочно выбирал исторические места, и важно было для меня не этих крепышей запечатлеть, сколько Берлин, во всей его пустоте и величии.
На днях встретил майора Ладовщика, в Трептовер парке. Он побывал в Днепропетровске, огорошил рассказом об исчезновении Шевченковского парка и других чудных, родных мест. Взял у него адрес, сфотографировал его. Решили переписываться.
В гастрономе встретил Гайдамакина. Он царствует безнаказанно на воле: пьет, гуляет и, даже в партии. Успел заболеть сифилисом, а других всех болезней у него и раньше было, хоть отбавляй. Хвастает своим образом жизни и новой должностью. Как глуп свет!
24.05.1946
Теперь с Диной покончено окончательно.
26.05.1946
Выходной день, и я снова в пути. Еду на Вельтен.
До предела насладился близостью с женщиной. А случилось так. Судьба подбросила меня в Трептов парк, где я пошил костюм и где, на фабрике "Акфа" достал фотоматериал. Дорогой бросилась в глаза симпатичная девчонка. Два раза щелкнул фотоаппаратом. Заинтриговал ее то ли своей внешностью, то ли сделанным фото. Она быстро отбросила первоначальную мысль ехать в Грюнау, где пляж, и согласилась остаться со мной. В Трептове я еще три раза сфотографировал ее с подругой, у которой она живет. Затем втроем погуляли у речки. Я торопился и пробыл с ними не долго. Впереди было еще два визита к Инге в Рамсдорф и к Дине в Адлерсков.
Девушки обещали ждать до шести. Было два часа и я полагал, что успею к этому времени вернуться в Трептов. Вернулся только в семь, но девушки ждали. Я был очень обрадован их терпеливостью и благодарен, за уже намечавшееся постоянство, славненькой Лизелоты.
01.06.1946
И вот снова в дороге, но на сей раз в далекой, обещающей быть увлекательной и интересной. От Берлина.
Взору моему открываются чудесные картинки природы - горы, леса, реки. Такая яркая всюду земля, скалы и замки. Непостижимо слабо объемлющим человеческим глазом это все контрастировать в один прием. Шаг в другое измерение из настоящего, пятилетнего тумана войны.
Еду в Вейсмер - город Гетте, город муз и памятников искусства.
Не спал эту ночь - собирался в дорогу. Вначале чувствовал переутомление и слабость, но теперь весь в окне, за окном, и даже больше того, где-то далеко впереди, в глубине природы.
Немец-кондуктор отвлекает меня от дум, переводит мой взор к противоположному окну, где медленно переворачивается и проплывает как в сказке красивый, полуразрушенный замок немецкой старины, весь в скалах и зелени. Я смотрю, пока он не исчезает бесследно, и затем долго держу его в воображении.
Немец-спутник, заискивающе улыбаясь, показывает сначала на губы, потом на свой пустой мундштук и ждет. Впечатления пропадают. Даю ему закурить и брезгливо отворачиваюсь от окна.
Снова клонит ко сну. До Вейсмера 16 километров. Сейчас остановились у красивого, церковной архитектуры городка и, снова вперед, навстречу неизведанному.
Вейсмар.
Какая здесь своеобразная архитектура, какая шикарная природа. Горы Тюринген - подумать только, и сюда, по воле случая, по прихоти шаловливого провидения, ступила моя нога.
Застал одну Шуру. Надя уехала в отпуск. При встрече дала себя знать отчужденность, которая оправдана всей непродолжительностью знакомства - ведь в разговоре мы никогда не называли друг друга на "Ты", и только письма нас сближали. Но затем в комнате, где на видном месте стоял мой портрет в рамке, и где я встретил дружескую заботу и внимание со стороны Шуры - вся напускная стеснительность пропала, и я почувствовал себя как дома.
Шура круглый день занята на службе. Пробовал отоспаться в счет прошедшей ночи, пока Шура отсутствовала - но днем не могу спать. Лежал, пока она не пришла, но затем ее опять позвали и я один в комнате.
Пересмотрел фотокарточки. С окна красивый вид на город и на возвышенность, мохнатую лесами. Кругом военные. Кажется их здесь больше чем немцев. На одном из красивейших зданий: "Военная администрация национальной провинции Тюрингия".
Пребывание здесь мое нелегально, могут забрать. Но, думаю, пронесет опасность ветерком, так пекущейся обо мне, судьбы. Хочу и завтра остаться здесь, посмотреть, увидеть, и потом на Берлин. Придется обойтись без Лейпцига.
04.06.1946
Берлин
Теперь нелишне отдаться воспоминаниям. Только что вернулся от Ленских у них давно не был. Ждали нетерпеливо, но, более чем уверен, не так меня, как фотокарточки. И, представь, дневник, их конфуз и разочарование, когда они увидели своего любимца Владимира Ивановича таким обезображенным и некрасивым. Дина заметила мне: "Почему Володя, вы лучше выходите на фотоснимках, чем Владимир Иванович? Или же вы нарочно так снимали?" Я не нашелся с ответом, хотя в душе хранил злорадство и удовольствие - получилось так, как мне хотелось. Вступился отец, объясняя - "Володя всегда спокоен, умеет фотографироваться, а вы с Владимир Ивановичем все прыгаете". Ответ никого не удовлетворил, но и не обидел.
Пусть любится на здоровье. Я еще таких Дин не мало найду в жизни. Сами будут проситься на ласки и любовь. И все-таки Динка чертовски интересна.
Надо было смотреть, с каким восторгом и цепкостью она ухватилась за фотокарточки, где был капитан. Как она их ласкала взором, руками и даже прижимала к губам; мать тоже, - успел парень обоим закрутить головы.
Магнитны глаза у Дины - опять пригвоздили к месту. И я согласен был выслушать все: и тошнотворные старческие разглагольствования ее отца, и поцелуи, оставленные на фотоснимках с Владимиром Ивановичем, и отсутствие Дины, когда она готовила чай, за одну улыбку, за теплое слово девушки. А все-таки мало, так мало она подарила таких минут.
Волосы у нее рыжие наполовину. Я не смею ее любить - для этого надо быть счастливым и старым, если не годами, то жизнью и душой.
