Кто бы подсчитал, сколько случилось новых знакомств — политики, дипломаты, писатели, издатели, литературоведы, переводчики, студенты…
Журналисты-обозреватели выделили из десятков интервью с Шолоховым несколько высказываний:
«Я глубокий сторонник общения, культурного обмена… К японскому народу у нас очень доброе отношение…» Выходит, он против «железного занавеса».
«Мне думается, что японская литература сейчас на подъеме. Это очень радует не только меня… Радует также рост молодых японских литераторов, литературной смены».
«Задача писателей способствовать облагораживанию человеческих душ…» Знать, уловил, как набирает свою тупую антидуховную мощь наглая масскультура.
Когда вернулся домой, поделился наиважным: «Японцы — эстеты во всем, видны большой труд и высокое чувство прекрасного… Надо учиться у них организации труда, дисциплине и порядку на производстве… К Советскому Союзу народ Японии относится хорошо, настроен против войны. Самурайский дух с волчьим порывом к захватам чужих земель сменился национальным патриотизмом».
Ему особенно запомнилось, как в одном маленьком городке девочка-школьница пять часов ждала у храма его, иноземца, чтобы заполучить автограф на книге.
…Побывал в Ростове и там не увернулся от интервью одному журналисту, на этот раз из Америки. Беседа напоминала сражение опытных фехтовальщиков. Вот кое-что из нее.
— Ваш взгляд на события во Вьетнаме?
Шолохов знал о неправедной агрессии США против этой страны:
— Мой взгляд мало чем отличается от официального… Американцам пора убираться…
— Ваши впечатления о Японии?
— Японцы хорошо работают.
— Какие зарубежные писатели производят на вас большое впечатление?
— Мне нравится Хемингуэй.
— Кто лучше из поэтов, Вознесенский или Евтушенко?
— Я не задумывался.
— Перед кем больше писатель ответственен, перед искусством или обществом?
— Перед обществом. Он служит обществу.
Через несколько дней выехал с Марией Петровной в дальнюю дорогу — неукротимо манил Братанов Яр с его вольно-раздольными рыбалкой и охотой. Но вернулись на удивление быстро. Признался: «Жара и комарье замучили». Раньше о такой капитуляции он и подумать не смог бы.
Снова поехали туда в августе. Ему кто-то на дорогу охотничье пожелание: «Ни пуха ни пера!» Он: «Еду работать над „Они сражались за родину“».
…Стол для работы и весельная будара для отдохновений.
…Строка за строкой и одновременно вожделенные лещи, окуни, красноперки и сапа; о сазане мечтать не моги — жители уверяли, что начисто исчез.
Местный люд скоро убедился — писатель мастак на рыбарство. Блюл даже заповедь, что в этом увлечении без «подначек» нельзя. Однажды он оставил домашних на берегу с удочками, а сам уплыл. Прошло время, смотрят — возвращается. Гребет не часто, но мастеровито. Научен беречь силы. Подплыл, усмотрели его добычу — всего-то десяток с небольшим окуньков, а у них-то в садках полно! И началось подтрунивание. Он в ответ:
— Я таких, как вы наловили, выбрасывал…
— Так ваши окуни не крупнее наших.
— Ну, я этих придержал на всякий случай: вдруг вы ничего не поймаете, останемся без ухи.
Через время всех обставил — взял сазана почти пуд весом. Знатоки ахнули. Для Приуралья такой трофей сказочное везение.
Дополнение. Острая тема затронута в этой главе: Шолохов и два писателя — Ю. Даниэль и А. Синявский. Она не забыта и используется недругами для осуждения вёшенца. Известный поэт Евг. Евтушенко много всякого — бездоказательно плохого — напечатал о Шолохове (после его кончины). Правда, в 2004-м попросил через «Литературную газету» «не шить ему шолоховоненавистничества». Но все-таки оставил за собой право «не уважать» вёшенца за то, что он призвал, по выражению поэта, «к расправе» над диссидентами.
Для всестороннего разбора этой темы не обойтись без одного важного вопроса: по каким соображениям писатель их осуждал? Не для оправдания, но для пояснения.
Перед кончиной он открыл сыну причину того, почему не поддержал «инакомыслящих»: «Ну, завоевал кто-то популярность в узком круге своих единомышленников… И начинает ему казаться, что еще немного, и все люди принесут к его ногам в жертву все, что им в этой жизни дорого; все свои привязанности, традиционно сложившиеся обычаи, ценности… Людям, берущимся быть судьями, учителями и вождями народа, ох, как не мешало бы подумать, что поведут-то они за собой народ не безлюдной пустыней, а дорогой, которая у жизни одна…» Добавил: «Пусть жизнь идет своим чередом. И все новое должно „встроиться“ в ее ход. Борьба борьбой, но она не должна ломать общее направление жизни. Не против, не лоб в лоб. У нас же борьба похожа на два состава, пущенные друг против друга…»
Можно принимать или отвергать такие соображения, но знать их надо, чтобы не упрощать сложную тему. При этом для более полного понимания его позиций полезно проследить последующее осмысление в обществе роли диссидентства в истории.
В моем «шолоховском досье» первым значится высказывание (1990 г.) адвоката Дины Каминской. Она прославилась тем, что добровольно стала защитником в суде целой группы диссидентов. Со знанием дела размышляла: «Мне казалось, что некоторых из них слишком увлекает сам азарт политической борьбы… Они недостаточно терпимы к мнениям и убеждениям других… Помню, как после одной такой беседы я, вернувшись домой, сказала мужу: „Знаешь, они, конечно, очень достойные и мужественные люди, но когда я подумала, что вдруг случится так, что они окажутся у власти, — мне этого не захотелось“» (Знамя. 1990. № 8. С. 100).
Ей вторила из эмиграции Мария Розанова, замечательная публицистка. Высказывалась так о Даниэле и Синявском: «Узок был круг этих революционеров и страшно далеки они от народа…» (Новый мир. 2003. № 8. С. 212–213).
Потом высказался писатель Владимир Максимов, редактор эмигрантского антисоветского журнала «Континент». Он воссоединил свое мнение с позицией другого эмигранта, Александра Зиновьева — известного философа и писателя, и заявил в 1994 году: «Лучше всех сказал Александр Зиновьев: „Метили в коммунизм, попали в Россию“. Я вынужден пересмотреть свою собственную диссидентскую деятельность, по-иному смотрю и на издание журнала…» (Литературная газета. 2005. № 11).
Прошло 14 лет с начала перестройки — эпоха! Авторитетный литератор Игорь Золотусский обнародовал свои размышления об ответственности либеральной интеллигенции за извращения реформ: «Сегодня элита жестко сосредоточилась на собственных нуждах, далеких от нужд большинства. Мы сделались свидетелями свирепого эгоизма „избранных“». И вынес приговор тем, кто попустительствовал беде: «Каин, Каин, что же ты сделал с братом своим?» (Литературная газета. 2005. № 32–33).
