— Я недавно читал стенограмму писательского съезда — как там катали Карпова! — заметил я. — Хотя, ведь и раньше бывало разрешали частные типографии, пользовавшиеся почти вседозволенностью — вспомним недолгий период НЭПа.
— Ну да… хотя всё же в кавычках «вседозволенностью», потому что не полной: «Миросозерцание» Достоевского запретили, Бердяева в 22-м запретили — философские книги «резали» сразу же со страшной силой. А партийное решение о борьбе с Ахматовой и Есениным — это 25-й год. Слава Богу, выслали в 21 и 22-м годах за границу 161 философа — это еще вроде был либерализм. Я специально занимался этим периодом и вскоре у меня будет семинар в «Литгазете» по Замятину. Фактически всё из литературы 20-х годов, что хотели напечатать, уже издано. В «Иностранке» идет вообще никогда раньше у нас не издававшийся маркиз де Кюстин — недавно я написал большое эссе о нём «Клеветник России, или Долгий путь к застою»…
— Сейчас возник и набирает силу процесс в двух направлениях — эмигрантские писатели хотят вернуть себе российскую читательскую аудиторию, и напротив, — участились приезды сюда советских писателей, и уже реже упрекают первых «хождением в Каноссу», с покаянием, то есть, и вторым — не устраивают здесь обструкцию, как бывало с гастролями актеров из СССР. В этой связи хочу спросить тебя — что тебе в плане профессиональном, да и просто человеческом, принесла Америка?
— Я чувствую себя просто счастливым человеком, — почти не дослушав, прервал меня Виктор, — потому что получил возможность общения на достаточно высоком уровне с американскими издателями и университетской аудиторией. У меня появилось много коллег, с которыми установились замечательные, и даже порой дружеские отношения по всей Америке — здесь в Калифорнии, в Нью-Йорке, Вашингтоне… Сейчас складывается так, что американцы сами приглашают тех, кого они хотят видеть и тех, кто, слава Богу, приезжает.
Ну и, суммируя мои впечатления от поездки: Америка, конечно же, великая страна — с таким ощущением я уехал отсюда в первый раз, и хорошо ведь, что появилась возможность посещать её снова. Если говорить серьезно о предложениях, которые я получил, о них может только мечтать большинство американских писателей…
Я же чувствую себя изменившимся — после моего первого приезда, и особенно сейчас. Америка помогла мне лучше понять самого себя — на фоне неисчерпаемого многообразия культурной жизни, политического плюрализма.
А главное, — в связи с моим американским опытом, — хоть то, что я сейчас скажу, может звучать банально: Америка учит свободе.
Весна 1998 г. — Октябрь 2010 г.
Глава 15
Мы имеем тот литературный процесс, который мы имеем…
Илюше Суслову, другу моему, к его юбилею.
Вместо вступления
Название это пришло после того, как я поставил последнюю точку в конце предлагаемого вниманию читателя текста.
Но сначала — вот о чем. Совсем недавно попалась мне на глаза заметка в «Литературной газете», всего четыре строчки, набранные крохотными буковками: «В соответствии с уставом Международного литературного фонда… бюро освободило от обязанностей председателя МЛФ Юрия Полякова и утвердило исполняющим обязанности председателя МЛФ Ф. Ф. Кузнецова». Ну и что, — скажет непосвященный читатель: одного освободили, другого назначили — должность выборная, не век же ее занимать. Так-то так, а сведущего эти три идущие подряд «Ф» — …Ф Ф.Ф. Кузнецов — не могут не смутить…
Трех месяцев не прошло со дня нашей беседы с Поляковым, главным редактором «Литературной газеты», и вот — эта заметка. О газете и о ее редакторе — ниже. Собственно, именно это я собирался рассказать. А вот Ф.Ф.Кузнецов — фигура, так сказать, отдельная — гонитель неофициального альманаха «Метрополь» и его авторов, ксенофоб и антисемит… И теперь он возглавит в России Международный Литфонд. Только и остается повторить за классиком: «…неладно что-то в Датском королевстве».
Знаете, честное слово, я после каждого визита в Москву все чаще начинаю чувствовать себя специалистом по тамошним творческим фондам. Рассказывал я совсем недавно о фонде российских кинематографистов, о конфликтной ситуации, затеянной его руководителями. Там делят недвижимость — здесь, оказывается, тоже. В том и в другом фондах она сложилась, как наследство советских времен, когда власть не скупилась на вливания в культуру — в кино, в литературу, в театр и т. п. — такую, какой она хотела ее видеть.
Отдавались старинные особняки штабам творческих союзов, строились жилые дома, дома отдыха и просто дачные поселки. Хотя не просто — вот, к примеру, что досталось писательским союзам — только в Москве и Подмосковье: Переделкино с Домом творчества и арендуемыми дачами, а также Малеевка, Голицинский дом творчества, Внуковский дом творчества, поликлиника, детский сад. Но и на территориях других республик дома творчества — в Коктебеле, в Ялте, в Дубултах, в Пицунде…
Не то теперь. Теперь — самое время успеть прибрать к рукам, что еще не прибрано. Но все же, сегодня — о писательских союзах: Московский и Российский литфонды практически потеряли Внуково, Голицино, Малеевку. Голицинский дом творчества отошел «на долгосрочную аренду» и ушел от писателей, Малеевка недавно продана. Поликлиника?
— в результате разного рода трансформаций тоже «ушла» и, говорят, за немалые деньги. Писателей в ней принимают — но задорого. Детский сад вот-вот тоже отторгнут: на его месте планируется стройка «элитного» жилого дома. Коктебель, Ялта, Дубулты — уже заграница.
Итак, процесс «прихватизации» (этот термин я впервые услышал лет десять назад в беседе с академиком Георгием Арбатовым) продолжается.
И выходит, что писатели, а правильнее сказать — члены союзов писателей (союзов теперь несколько) — тратят свое драгоценное время не на создание нетленных произведений, способных украсить мировой фонд литературы — чему и должен был бы содействовать Международный литературный фонд. Куда там! В нескольких словах попытаюсь описать ситуацию.
Некогда, а точнее, с 1991 года, после развала СССР, МЛФ возглавлялся Владимиром Огневым. С сентября прошлого года им руководит известная поэтесса Римма Казакова. Она — председатель президиума фонда. Ее предшественник был освобожден, можно выразиться, «из-за серьезных финансовых осложнений». Поясним: Огнев арендовал дачу в писательском поселке Переделкино. Вокруг него сгруппировались такие же, как он, «арендаторы», соблазненные возможностью приватизировать свои дачи — то есть сделать их по-настоящему своими.
