Если в первые годы эмиграции мыслитель ориентируется преимущественно на изучение немецкой философии, то после 1925 г. эволюция мысли Гурвича более тесным образом связана с французской философской мыслью. Причина этого как в переезде Гурвича в Париж и начале французской научной карьеры, так и в определенной внутренней логике его интеллектуального становления. Как видно из дневника ученого, абстрактное мышление, характерное для немецкой философской мысли, все чаще находило себе противовес в конкретных социологических и философских разработках французских исследователей, в частности А. Бергсона. Этот «единственный гениальный философ нашего времени»[395] был для Гурвича одной из наиболее значимых фигур современной философии; он немало сделал для «освобождения человеческого мышления от догм и предрассудков»[396].
Гурвич подчеркивает, что Бергсон вводит в оборот новый подход – призыв к «прямому контакту с объектами» и к преодолению субъективизма и идеализма. Эти принципы бергсоновской философии были особенно близки Гурвичу, чье философское мировоззрение сформировалось в рамках русского философского дискурса, с его ориентацией на онтологизм и на идеал-реализм[397]. Гурвич особенно ценил в идеях французского мыслителя критику классической научной парадигмы, виной которой была «замена истинного опыта, рождающегося от прямого контакта человеческого духа с непосредственными данными, на искусственно переработанный, сортированный и конструированный опыт»[398].
В концепции Бергсона Гурвич находит искомый синтез трансперсонализма Фихте и феноменологической редукции Гуссерля: коллективное сознание оказывается раскрытием человеческой свободы через творческое единство в потоке бытия, где каждый момент развития спонтанен и непредсказуем. Эта идея встречается во всех произведениях Гурвича, особенно в посвященных разработке диалектической методологии, которую мыслитель также стремится представить в качестве принципа человеческой свободы[399]. Другим принципом философии Бергсона, послужившим одной из основ гносеологии Гурвича, является учение о непосредственном опыте как о спонтанном «схватывании» сущности социальных явлений в процессе социального творчества. Этот принцип трансформируется Гурвичем в учение о значении юридического опыта как способа коллективного познания и творения права.
Основной заслугой французского мыслителя Гурвич считал расширение понятия «опыт» за счет интуиции и коллективных восприятий. Поэтому значение формулирования и обоснования Бергсоном таких противопоставлений, как пространство и длительность, разум и интуиция, жизненный порыв и механическое движение, состояло не в абсолютизировании этих антиномий (позиция, которую Гурвич считал неверной и в этом смысле жестко критиковал Канта), а в нахождении промежуточных этапов между указанными противопоставлениями[400].
Используя категорию «тотального социального явления» (phénomène social total), которая обозначает социальные факты в их действии, в процессе постоянного изменения и обновления[401], Гурвич развивает ее в духе концепции А. Бергсона[402], принимая присущие этой концепции интуитивизм и витализм и вводя в научный оборот новое, производное понятие «тотальных психических явлений»[403]. Как и Бергсон, Гурвич подчеркивает, что социальное единство основано не на индивидуальных психических переживаниях, а на коммуникативных смысловых структурах социальной системы[404].
Идею тотальности, по мысли Гурвича, очень удачно дополняло учение Бергсона о «глубинном Я» человека как способе его причастности к коллективной творческой активности, как форме интуитивного духовного единства, о диалектическом единстве «поверхностного Мы» (организованность) и «глубинного Мы» (спонтанность). В этом аспекте противопоставление индивида и общества – только мысленная конструкция, упрощающая положение вещей; на самом деле социальная жизнь представляет собой коллективное интуитивное устремление, на уровне индивидуальных сознаний распадающееся на отдельные фрагменты[405]. Соединение индивидуального и коллективного усилия происходило благодаря существованию промежуточной области непосредственного интегрального опыта. Эта область в теории Бергсона давала объяснение феномену творческой активности, которая не была связана заранее сконструированными нормами и императивами и сама формировала их в потоке непосредственного переживания[406]. Поэтому основной идеей философии французского мыслителя была идея свободы как «преодоления необходимости и выбора».
Здесь, как и в других случаях обращения к творческому наследию известных мыслителей, Гурвич позволил себе немалую долю вольности и дал весьма оригинальную трактовку мыслям французского философа. Непосредственный интегральный опыт как законченная философская концепция никогда не представлялся Бергсоном в качестве «прослойки» между индивидуальным и коллективным. Мыслитель явно тяготел к холизму и не мыслил творческую активность в категориях индивидуального творчества, за что нередко подвергался критике. Характерно, что сам Гурвич по этой причине указывает на непоследовательность Бергсона в конструировании творческого порыва как непрерывного, направленного и коллективного действия[407]. Однако если для взглядов Гурвича такая трактовка была неприемлема, поскольку социальное движение понималось им как прерывистое и разнонаправленное, то для Бергсона данная позиция являлась вполне логичным следствием сформулированных принципов, которые Гурвич считал проявлениями «монистического мистицизма»[408].
Противопоставление открытого и закрытого обществ в концепции мыслителя имеет в основе ту же методологическую холистскую установку, и характерно, что этот аспект концепции Бергсона Гурвич опять-таки пытается реинтерпретировать в духе собственной теории, «находя» в концепции французского философа градацию степеней открытости социального общения (социальная масса, общность, всеединство – элементы собственной социологической теории Гурвича) и четкое различение разных секторов социальной действительности[409] (хотя этому и противоречила поляризация Бергсоном действительности на длящееся духовное творчество и застывшую инертность материи).
Учитывая немалую долю общности философских установок обоих мыслителей, нужно все же признать, что Гурвич не может рассматриваться как продолжатель Бергсона. Их методологические принципы в ряде пунктов (социальный плюрализм и идеал-реализм у Гурвича и дихотомизм, трансцендентализм у Бергсона) существенно расходятся, и если в творчестве Гурвича можно найти элементы влияния философии Бергсона, то эти элементы не имеют базисного характера и наслаиваются на более ранние пласты интеллектуальных влияний русских и немецких мыслителей; рискнем предположить, что трактовка концепции Бергсона была дана Гурвичем в немалой степени под влиянием философии В. Соловьева и Фихте, для которых как раз и были свойственны такие идеал-реалистические установки в поиске форм гармонизации личности и общества.
Как видно из используемой Гурвичем терминологии (тотальные социальные явления), идеи Бергсона воспринимались им с учетом и в перспективе идей другого французского мыслителя, влияние которого на Гурвича было весьма значительным. Речь идет о Марселе Моссе, в особенности о его концепции тотальных социальных явлений. Теория Мосса не казалась Гурвичу законченной, и, подчеркивая все ее достоинства как наиболее глубокой теоретической разработки французской социологии, ее «зенита», мыслитель не удерживался от критики. Эта критика сводилась к следующим пунктам: 1) неправильность трактовки тотальности как синонима глобального; 2) отказ от использования диалектики; 3) отсутствие анализа разных форм социальных структур; 4) нехватка релятивизма и плюрализма[410]. Эти недостатки (таковыми они представлялись Гурвичу) концепции социальной тотальности в интерпретации французского социолога вынуждали Гурвича искать пути корректировки данной концепции.
Заимствуя концепцию тотального социального явления, Гурвич трактует ее более широко, чем Мосс, включая в нее, наряду с организованными проявлениями социального взаимодействия, спонтанные структурные элементы социальной действительности, так что тотальные социальные феномены образуют наиболее общую категорию для характеристики социального как такового, являются «очагами вулканического кипения… резервуарами жизненной силы коллективных действий и усилий»[411]. Тотальные социальные явления рассматриваются не только как единство социального действия, социальных фактов и процессов (точка зрения М. Мосса), но и одновременно как сознание, познающее такое единство. Гурвич также не соглашается с трактовкой Моссом тотальных социальных явлений как свойств исключительно глобальных обществ и указывает на их присутствие на всех уровнях социальной действительности[412]. В категории «тотального социального явления» Гурвич видел методологическую основу для изучения всего общества, начиная от малых социальных групп, или элементарных форм социабельности, которые также рассматривались мыслителем как тотальные социальные явления[413]. Вот как он характеризует эту концепцию Мосса в письме немецкому социологу Рене Кёнигу: «Формулирование Моссом концепции тотальных социальных явлений, которая составляла основное содержание наших бесед с ним, характеризуется, с одной стороны, прагматической научной ориентацией, с другой стороны, реакцией против номиналистской концепции Макса Вебера и, наконец, поддержкой главенствующей роли дуумвирата социологии и истории по отношению к частным социальным наукам. Я убедил Мосса в необходимости разделения частичных тотальных социальных явлений и глобальных тотальных социальных явлений, поскольку он согласился с предложенным мною делением на микросоциологию, социологию социальных групп и классов, социологию глобальных обществ – каждый из этих уровней находится во взаимосвязи с остальными. С чем он не соглашался, так это с применением диалектического метода для изучения тотальных социальных явлений, поскольку он, так же как и Вы, не знал другой диалектики, кроме диалектики Гегеля»[414].
