Полёт Крякутного
В то время считалось, что русский народ до христианства не имел письменности. Рукопись «Бояновой песни» опровергала общепринятое мнение. В письме от 6 мая 1812 года археограф и библиограф Болховитинов сообщал Городчанинову: «О Бояновом гимне и оракулах новогородских хотя спорят в Петербурге, но большая часть верит неподложности их… Дожидаются издания – тогда в публике больше будет шуму о них».
Сулакадзев сочинил также не менее поэтичное произведение «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим». Вот как Сулакадзев описал этот памятник в своем каталоге: «Века в точности определить нельзя, но видимы события V или VI века… Писана стихами, не имеющими правила. Пергамент весьма древний, скорописью; и, видимо, не одного записывателя; и не в одно время писано, заключает ответы идолов вопрошающим – хитрость оракула видна – имена множества жрецов, и торжественный обычай в храме Святовида, и вся церемония сего обряда довольно ясно описана, а при том вид златых монет, платимых в божницу и жрецам. Достойный памятник древности».
Сулакадзев развернул свою «деятельность» в то время, когда существовали весьма доверчивые собиратели. И все-таки успех подделок Сулакадзева объясняется не только доверчивостью собирателей, но и состоянием науки того времени. Ведь о русском язычестве почти ничего не знали, так же мало знали о истории русской письменности. Имена Мовеслав, Древослав, жрец Имир времени Олега, Олгослав, Угоняй, Стоян, Оаз, Вадим, Урса, Володмай, Жирослав, Гук и прочие, якобы древнерусские, придумал Сулукадзев. Это было в духе того времени. Державин, Нарежный, Чулков и другие писатели широко пользовались в художественных произведениях как подлинными старорусскими именами, так и сложенными по образцу этих имен.
В 1810 году Гавриил Державин все-таки решил посетить Сулакадзева – вместе с Н. Мордвиновым, А. Шишковым, И. Дмитриевым и А. Олениным. Известие о визите столь важных особ несказанно обрадовало коллекционера. «Так этот Дмитриев – министр юстиции? Так этот Мордвинов – член Государственного совета?» – спрашивал он.
Внимание Державина особенно привлекли «Изречения новгородских жрецов» («Новгородские руны») и «Боянова песнь». В «Рассуждении о лирической поэзии или об оде» он отметил следующее: «Если справедливо недавнее открытие одного славено-рунного стихотворного свитка I века и нескольких произречений V столетия новгородских жрецов, то и они принадлежат к сему роду мрачных времен стихосложения. Я представляю при сем для любопытных отрывки оных; но за подлинность их не могу ручаться, хотя, кажется, буква и слог удостоверяют о их глубокой древности».
Далее Державин привел рисунок «славено-рунного» свитка, его чтение и перевод и указал, что «подлинники на пеграмине находятся в числе собраний древностей у г-на Сулакадзева».
«Боянова песнь» и «Изречения новгородских жрецов», «как оказалось несколько лет спустя, были археологическим подлогом, но первое время ему придавали веру». Подлог этот был сделан Сулакадзевым. Рукопись «Бояновой песни», которую мистификатор датировал I или II веком не могла быть отнесена к этому времени уже хотя бы потому, что упоминаемый в «Слове о полку Игореве» Боян жил не в первом и не во втором веке, а во второй половине XI – начале XII века.
Некоторые подделки Сулакадзева появлялись как своеобразные подарки влиятельным лицам. Так, в 1819 году перед поездкой в Валаамский монастырь Александра I вышел труд «Опыт древней и новой летописи Валаамского монастыря», где Сулакадзев, ссылаясь на несуществующие рукописи из своего собрания, поведал о посещении Валаама апостолом Андреем Первозванным. Если верить автору, кроме острова тот почтил своим вниманием место, на котором впоследствии возникло село Грузино. Весьма полезное открытие – ведь именно там находилось имение графа Аракчеева!
Сулакадзев имел богатую библиотеку, около двух тысяч названий, в том числе 290 рукописей. Александр Иванович составил «Книгорек», то есть каталог «Древним книгам как письменным, так и печатным, из числа коих по суеверию многие были прокляты на соборах, а иные в копиях сожжены…».
В собрании Сулакадзева находилось немало подлинных старинных рукописей. Но были и такие, как «Таинственное учение из Ал-Корана на древнейшем арабском языке, весьма редкое – 601 года». Если учесть, что работа над составлением канонического текста Корана была завершена к 650 г., можно понять «ценность» экземпляра Сулакадзева.
Обнаруживая интерес покупателей к тем или иным диковинкам из каталога, петербургский книгописец фабриковал необходимые древности. Некоторые его подделки были очень хороши по исполнению, довольно точно передавая графику древних славянских почерков.
Стремясь увеличить ценность своей коллекции, Сулакадзев снабжал подлинные документы приписками, якобы сделанными современниками описываемых в рукописях событий. В этих приписках часто упоминаются исторические лица. Одна из задач таких приписок была в том, чтобы снабдить рукописи точной датировкой и притом отнести ее как можно к более древнему периоду.
Анализируя эти «приписи» Сулакадзева, академик М.Н. Сперанский отмечал, что с внешней стороны они бросаются в глаза элементарностью подделки: «Сулакадзев выработал себе какой-то особенный почерк для приписей, похожий на уставной рукописный; в общем, видимо, он считал его соответствующим той древности, которую он разумел в своих “приписях”».
Исследователи литературы относились к Александру Ивановичу скорее доброжелательно, чем негативно. А.Н. Пыпин писал о Сулакадзеве: «Едва ли сомнительно, что это был не столько поддельщик, гнавшийся за прибылью, или мистификатор, сколько фантазер, который обманывал и самого себя. По-видимому, в своих изделиях он гнался прежде всего за собственной мечтой восстановить памятники, об отсутствии которых сожалели историки и археологи…»
Фальшивки Сулакадзева вызывали живой интерес не только у современников. В 1901 году в журнале «Россия» была опубликована его рукопись «О воздушном летании в России с 906 лета по Рождестве Христовом», датированная 1819 годом.
Это произведение представляет собой свод встречающихся в древнерусских текстах упоминаний о попытках полетов на искусственных крыльях. Причем первым русским воздухоплавателем оказывается Тугарин Змеевич – ближайший родственник Змея Горыныча. Настоящей сенсацией стало сообщение о том, что в 1731 году подьячий нерехтец Крякутный сконструировал воздушный шар и первым из людей поднялся на нем в воздух. В рукописи Сулакадзева эта история представлена так: «…фурвин сделал, как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в нее и нечистая сила подняла его выше березы, а после ударила о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, он ушел в Москву, и хотели закопать живого в землю или сжечь».
