но очень больно на душе…
Неужели я забыл уже и Тулу от ранения… странно, но это так и есть, черт возьми! Я захотел вспомнить какие-нибудь улицы Тулы, по которым я часто ходил, но я ни одной не припомнил, почему-то я забыл Тулу. Я иду и без конца спрашиваю, а где же Рижский вокзал найти, и мне кто-нибудь показывал дорогу или улицу, куда идти. Мне очень странным казалось, что я забыл Тулу, которая-то и не такая уж большая.
Я уже забыл названия станций, куда мне нужно ехать. Хорошо, что сестра в письме уже заранее написала адрес пути следования до самой местности нашей. Я прождал в Туле целые сутки на вокзале. Потом я услышал, что поезд пойдет через узловую станцию, и мне посоветовали ехать на этом поезде. А когда я поехал, то оказалось, что я не доеду до своего места жительства, что нужно еще сделать две пересадки. Так меня учили люди, и я их без конца спрашивал, чтобы не проехать куда-нибудь дальше».
Он сходит с поезда. Теперь дом уже близко… Но путь, тот путь, который он проделывал тысячи раз, теперь для него чужой. Он не узнаёт его, он не знает, куда ему идти.
«Я пробую вспомнить даже, а где же находится юг, север, восток, запад по солнцу, но я не могу почему-то определить теперь и даже затрудняюсь в такой момент понять, куда движется солнце – влево или вправо, и я даже путаю запад с востоком, не могу вспомнить, как понимается восток и запад. Но попадаются прохожие, я спрашиваю: “На Казановку куда идти?”, а прохожий ухмыльнется и промолчит, потому что Казановка прямо перед носом, даже видна, кажется, из-за кустов, а другой скажет: “Оглянись, вот она!” И действительно, я оглядываюсь и вижу дома Казановки. Вот странное дело, я не могу ориентироваться на местности, не могу ориентироваться в пространстве…»
Но вот, наконец, он дома, в своей родной Казановке – теперь она называется Кимовск. Поселок совсем маленький, и все здесь родное, здесь он родился, здесь он вырос. И опять эти «странности пространства»: все стало чужим, незнакомым. Как же разобраться во всем, как же ориентироваться в этом – раньше своем, а теперь потерянном – городке?
«В первые дни и месяцы я никак не мог привыкнуть к своему поселку, не узнавал своего дома, когда подальше отходил от домов, все они мне казались одинаковыми, и я даже пугался, что не найду своего дома».
Шло время, проходили годы, а «странности пространства» оставались, и он по-прежнему не мог ориентироваться в своем родном поселке.
«Да, вот я почти два года, как живу в городе, но почему-то не могу запомнить улицы, проезды даже ближайших мест, по которым я вынужден ходить для прогулок. Хоть город небольшой, можно пройти город с того конца города на другой за один час, не больше, но построен этот город как-то нескладно, непонятно, неархитектурно. Поэтому я далеко не отходил от двух-трех улиц и всегда хожу по улицам вокруг и около – вблизи Парковой улицы. К тому же я быстро устаю, быстро все забываю, а потом еще я побаиваюсь резких вспышек приступов, а особенно припадков, после которых я всегда тяжело болею и лежу в постели. И я далеко не отхожу от дома, от далеких улиц, проездов. Я до сих пор не могу запомнить ближайших улиц, проездов, по которым я хожу ежедневно для небольших прогулок. Ну а другие улицы, переулки, проезды, которых в Кимовске тоже порядочно, я и не думаю запоминать или вспоминать, раз это дело не держится в моей памяти после ранения».
А через несколько лет – новые трудности. Семья перебралась в новое место. Двухэтажный дом, поодаль – лес, так хорошо, удобно.
Но как ориентироваться в новом месте? И снова – мучительные трудности.
«Я смотрю на солнце, на небо, на вершины деревьев, вижу своими глазами, как они колеблются, плывут, как на волнах, и я еще хуже теряюсь и не могу определить, куда мне идти, и часто ошибаюсь, иду еще дальше от поселка, пока не замечу конец лесочка и не пойму, что надо идти в обратную сторону.
Как только я переехал жить на новое место, то первые дни и недели я не мог привыкнуть и угадывать, где я теперь живу. И в первые дни и недели я не отходил от дома. А как только отойду от дома, хотя бы к зданию клуба шахтеров, который находится от нашего дома всего через три дома, стоит только перейти еще одну улицу, Октябрьскую, и передо мной стоит клуб. А возвращаться обратно к дому, где теперь живу, я уже не могу, начинаю теряться, быстро забываю, где нахожусь, где я живу, где моя квартира, и часто не могу вспомнить название своей улицы. Такая уж стала голова после ранения. Приходится без конца держать в кармане записную книжку, где я уже записал и свою улицу, где я теперь живу, и адрес своего дома и квартиры».
Раненый мозг раздробил мир, разбил его на куски, которые уже сейчас никак не собрать…
Ну как после этого делать работу, которая раньше была такой простой, такой понятной… Как ориентироваться в географической карте, которой он, как командир, с такой легкостью пользовался?.. Как ориентироваться в простом чертеже ему, студенту механического института, для которого чтение чертежа всегда было самым простым, повседневным делом?
Теперь он в этом совершенно беспомощен, и каждая простейшая задача ставит его в тупик. Что делать?!
«Недавно в нашей семье купили керосинку (печку-керосинку с духовкой). К этой керосинке приложена книжонка с наставлениями, как надо обращаться с печкой-керосинкой, показаны, нарисованы отдельные части керосинки. И я несколько недель пробовал разобраться в этой керосинке и многие части недопонимал почему-то, к чему отнести ту или другую часть. И долго не мог догадаться, как надо вставлять снова фитиль, чтобы работала гребенка. И я даже посчитал, что эта керосинка не работает, что она бракованная. Да, когда я пробую разобраться в чем-нибудь, то я начинаю подолгу думать; а от дум меня начинает тревожить что-то неясное, непонятное, собирается в голове какая-то тревога, беспокойство, которое может перерасти в приступ, в припадок, отчего я ухожу теперь от книг, от лишних дум и мыслей».
И вот итог: пуля прошла в мозг и раздробила его мир. Она разрушила пространство, нарушила связь вещей.
Он живет сейчас в распавшемся на тысячи частей, раздробленном мире, он «не понимает пространства», он боится его, он потерял «определенность мира»…
«После ранения я не
