Видя явную небоеспособность многих красноармейцев, начальство решило от них отделаться и демобилизовать. Практически это означало обречь их на окончательную гибель, ибо отпущенные по домам, они, естественно, должны были вернуться в Ленинград, где их стерегла голодная смерть. Вывозить их через Ладожское озеро из кольца блокады, конечно, никто не собирался.
После длительных совещаний, из нашего батальона было выделено для демобилизации около сорока человек.
Незадолго до дневной раздачи пищи, все эти лица были выстроены перед штабом батальона. К ним вышел командир батальона с ротным писарем. Сказав им несколько слов о причинах их отчисления из армии и посожалев, что они пока, по состоянию здоровья лишены возможности, принять непосредственное участие в защите родины, он выразил надежду, что впоследствии, поправившись, они, конечно, с радостью вернутся в «родную красную армию». Затем, сказав, что им всем будет дан «обед» и дневной рацион хлеба, — сообщил, что перед вечером приедут специальные грузовые машины для доставки их в город. После этого комбат приказал писарю раздать всем соответствующие документы, присланные из штаба полка.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос — раздался из строя голос…..
— Да….
— Куда мы должны предъявить, выданный нам документ?
— В районный военный комиссариат, по месту вашего жительства, а он даст вам дальнейшие указания о получении соответствующих общегражданских документов. Точно порядок я не знаю, но вам там скажут….
— А сейчас идти можно?…
— Можно, но получите продукты, да и куда вы по морозу пойдете пешком, ведь далеко, не дойдете.
Комбат ушел. Писарь роздал документы. Послышалась команда — «разойдись!»
Один миг и людей не было. Они все куда то бежали. Схватив свои вещевые мешки, они почти бегом выскакивали на улицу и неслись по направлению к шоссе, ведущему в Ленинград. Через несколько минут никою не было. Был забыт и обед, и хлеб, и машины и все. Лишь на шоссе чернели группы людей, куда то торопившихся и с опаской оглядывавшихся назад.
Дня через два после этого, командир батальона был вызван на совещание в штаб полка. Вечером того же дня он созвал совещание всех офицеров. На нем было объявлено, что мы должны были перейти в наступление и, прорвав линию немецкой обороны, выполнить ряд заданий верховного командования красной армии.
Мы были поражены. Всем было совершенно ясно, что никакое наступление для нашей дивизии было невозможно, во первых, в силу того, что мы имели дело с опухшими от голода людьми, годными лишь, в лучшем случае, для несения тыловой службы, а во вторых потому, что моральное состояние дивизии и нашего полка, в частности, свидетельствовали о полной невыполнимости этого приказа в данный момент. Но приказ есть приказ. Командир батальона продолжал давать указания командирам рот, объясняя обстановку и устанавливая конкретные цели наступления. На вопрос о том, будет ли поддерживать наш полк артиллерия, комбат ответил, что нас будут поддерживать минометный дивизион и полковая артиллерия, кстати сказать, стоявшая в полном бездействии из за отсутствия снарядов.
Давая приказания, командир батальона конкретизировал их в отношении отдельных взводов. Покончив разговор с командиром четвертой роты, весьма критически слушавшем комбата и в конце разговора равнодушно процедившем сквозь зубы — «и расколошматят же нас….» (с прибавлением крепкого ругательства), комбат перешел к пятой роте. Очередь дошла и до меня.
— Вам, товарищ Константинов, ставится следующая задача: ваш взвод должен находиться здесь.
Комбат ткнул пальцем на карту, а затем и на план местности, с нанесенной на ней линией обороны наших войск и обороны противника.
— Во время наступления — продолжал он — вы должны, совместно с первым и вторым взводом, прорвать линию обороны противника, а затем, продвигаясь дальше, выйти вот сюда, к хутору «Песочный»….
Он ткнул пальцем в точку, расположенную глубоко в тылу у противника.
— Разрешите узнать на какой глубине от нашей передовой линии находится хутор «Песочный?»
— На расстоянии семи километров.
Я невольно улыбнулся. Переглянулись и другие. Комбат заметил это.
— Чего вы смеетесь?….
— Ну, как же не смеяться…. Ведь нельзя же всерьез думать, что взвод, находясь в атакующей роте, состоящей из полуживых людей, прорвет линию весьма глубокой, укрепленной и совершенно не исследованной немецкой обороны и затем эти двадцать человек должны — еще выполнить особое задание, пройти с боями семь километров и взять хутор. Ведь это же какое то безумие. Реально эти люди будут все скошены пулеметами, Прежде чем они успеют пройти эти четыреста метров до немецких окопов. Ведь бегать и переползать они почти не в состоянии!….
Остальные офицеры начали меня поддерживать. Вмешался комиссар.
— Товарищи, не наше дело обсуждать приказ! Мы здесь для того, чтобы сражаться, а если нужно и умереть за родину. Раз имеется приказ, то значит он был продуман и обсужден в штабе дивизии. И там лучше знают, что можно и чего нельзя делать. Мы должны выполнить его, выполнить наш почетный долг и прорвать немецкую оборону. Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять, сказал товарищ Сталин. И мы все партийные и непартийные большевики отдадим свои жизни за родину и великого Сталина, за наших близких и родных людей, находящихся в осажденном городе, ждущих от нашей героической армии прорыва блокады. Мы наступаем не одни. Наш батальон лишь маленькое звено в общем наступлении на этом участке фронта.
Совещание было окончено. Мы разошлись, думая свои невеселые думы.
6. На передовой линии обороны
На другой день, 31 декабря, вечером, меня снова вызвали к командиру батальона.
— Товарищ Константинов, надо детально исследовать передовую линию противника на порученном нам участке и тщательно засечь положение его огневых точек, а особенно станковых пулеметов и выяснить систему их огня. Возьмите несколько человек и отправляйтесь сегодня на ночь на передовую. Там сейчас дежурит первый взвод четвертой роты. Ну, и вы вместе с ними.
Взяв семь красноармейцев своего взвода и накинув маскировочные белые халаты, я, около девяти часов вечера, отправился на передовую. Узкими, едва заметными тропинками, в полнейшей темноте, как какие то белые привидения, мы пробирались вперед. При отблесках немецких ракет, мои красноармейцы были похожи на мертвецов, вышедших из гробов.
«На смерть обреченные», — мелькнуло у меня в голове, в один из таких моментов.
