Поток приборов и измерительных средств устремился в отделы. Раньше в маленькой рентгеновской лаборатории Института машиноведения мы умели не только включать любые установки и приборы, но и отлично знали все их «повадки», умели исправлять их. Теперь, чтобы запустить осциллограф или провести измерение давления остаточных газов ионизационным манометром, надо было знать, когда и куда повернуть многочисленные ручки на панелях этих приборов. Было приятно сознавать, что для измерения высокого вакуума не надо поднимать сосуд манометра Мак-Леода с двумя-тремя килограммами ртути. Сколько раз мы разбивали колбу со ртутью! Коварный металл заливался во все щели. Мы часами ползали по полу, собирая на бумажку непослушные шарики, дышали парами ртути. Теперь отсчет давлений в стотысячные и миллионные доли миллиметра ртутного столба производился непосредственно по шкале вакуумметра.
1948 годом следует датировать наши первые работы по миниатюризации импульсных рентгеновских генераторов. Мы изготовили и успешно испытали лабораторный прототип такого генератора на напряжение 500 киловольт массой всего в 20 килограммов. В то время масса обычного генератора на близкое напряжение превышала 100 килограммов.
Другим направлением в области миниатюризации рентгеновских импульсных аппаратов было создание установок на сравнительно низкое напряжение: 60 —100 киловольт. В этих работах принимал активное участие Николай Васильевич Белкин. С ним и другими сотрудниками лаборатории удалось создать рентгеновские устройства массой около одного килограмма. Константин Федорович Зеленский, который был моим соавтором на начальном этапе этих исследований, сделал первое сообщение в Московском медицинском рентгенологическом институте на Солянке о самом маленьком переносном рентгеновском аппарате.
Запомнилась реакция одного старого рентгенолога. Он сказал: «Я был в жизни по-настоящему удивлен два раза. В первый раз в Москве в 1910 году, когда на Ходынском поле у меня на глазах взлетел моноплан Блерио, и сегодня, когда нам показали рентгеновский аппарат, вес которого немного превышает 200 граммов. Он обслуживался двумя батарейками от карманного фонаря». Мы с Константином Федоровичем были очень обрадованы этим отзывом.
Для контроля микросекундных промежутков времени, в течение которых развивались изучавшиеся процессы, надо было научиться их регистрировать. Потребовались соответствующие приборы. Это были высокоскоростные осциллографы и фотохронографы. Основным элементом таких устройств являлись электронно-лучевые трубки. По принципу действия они напоминали кинескопы обычного телевизора. Эти приборы мы также строили сами.
15 августа 1948 года отмечалось сразу два события: введение в эксплуатацию нового высокоскоростного осциллографа ЭТАР и первой разборной непрерывно откачиваемой импульсной рентгеновской трубки. ЭТАР был построен высококвалифицированными радиоинженерами Е. А. Этингофом и М. С. Тарасовым. Название осциллографа представляло синтез начальных букв этих фамилий. Электронно-лучевые трубки немецкой фирмы AEG(АЕГ) были найдены Юлием Борисовичем на складе трофейного оборудования. Осциллографы с такими трубками много лет отлично работали в наших лабораториях. По внешнему виду ЭТАР больше походил на швейную машинку, чем на современный осциллограф. Однако он давал возможность регистрировать процессы микросекундного диапазона.
В середине 1949 года Институт химической физики Академии наук разработал и стал поставлять осциллографы ОК-17, которые были пригодны для решения наших задач. Развитие отечественного осциллографирования тесно связано с именем сотрудника этого института А. И. Соколика. По нелепой врачебной ошибке жизнь этого талантливого конструктора и изобретателя рано оборвалась. Он умер в 1960 году в расцвете таланта и творческих сил.
Наш первый фотохронограф построен в самом конце 1946 года. Это была камера с вращающимся диском и высокооборотным двигателем от пылесоса «Маяк». Пылесос был приобретен в комиссионном магазине в Москве. Окружная скорость периферии диска, на котором располагалась фотопленка, была невелика и не позволяла сколько-нибудь подробно исследовать нужные процессы. Однако в 1948 году И. Ш. Моделю удалось сконструировать фотохронограф, у которого окружная скорость возросла почти в 100 раз. Теперь мы могли наблюдать явления, протекающие за десятимиллионные доли секунды.
Серийные же фотохронографы поступили к нам только во второй половине 1948 года.
Первый взрыв большого заряда при фотохронографической регистрации был неудачным: не сработала синхронизация положения вращающегося зеркала. В подобных случаях изображение на фотопленке отсутствует. Все очень огорчились, и особенно руководитель опыта Владимир Степанович Комельков. Он отправился пешком в десятикилометровый путь, отделявший лесную площадку от основного места работы. За те два часа, что он шел, Аркадий Адамович Бриш предположил, что причиной неудачи была неправильно выбранная полярность. Опыт повторили. На этот раз все работало как нужно и на фотохронограмме была зафиксирована четкая запись взрыва. Владимир Степанович позднее рассказывал, что, когда он узнал о такой простой разгадке причины своей неудачи, он готов был расцеловать Аркадия Адамовича. Но во времена этих опытов поцелуи при удаче еще не были приняты.
В сентябре 1947 года были получены хорошие фотохронограммы взрыва сравнительно больших зарядов. Однако в этих опытах нас ожидали другие неприятности: как правило, осколки оболочки заряда через амбразуру попадали во входной объектив хронографа и разбивали его. Тратить на каждый опыт дорогой объектив казалось недопустимым и дорогим расточительством. Выход был известен: надо повернуть заряд на 90 градусов и под углом 45 градусов к оси установить плоское зеркало. В подобном случае при взрыве погибало бы лишь обыкновенное зеркало, в десятки раз более дешевое, чем длиннофокусные светосильные объективы. Но зеркал необходимых размеров у нас не было.
Помог случай. В поселке недавно была открыта парикмахерская. Начальник института генерал-майор Павел Михайлович Зернов следил, чтобы научные работники и помогающий им персонал были всегда гладко выбриты и подстрижены.
Однажды, после трудного и продолжительного дня, я пришел в парикмахерскую и неожиданно обнаружил, что у входа в зал помимо двух зеркал, которыми были оборудованы рабочие места блюстителей мужской красоты, висело еще одно большое зеркало не очень понятного назначения. «Михаил Ионович,— попросил я заведующего парикмахерской,— одолжите мне, пожалуйста, это зеркало на один вечер».
