— Совершенно очевидно, что баббит низкого качества! — подлил масла в огонь Вагнер.
— Я сам видел баббит... — начал оправдываться Петелин.
— Чем же, позвольте вас спросить, можно объяснить эту телеграмму!? — перебил его баурат.
Когда совещание закончилось, Сакотта выжидательно задержался в дверях — они приехали на машине Купфера.
— К сожалению, я должен еще получить деньги, — сказал Гефт. — Доберусь на попутной, в крайнем случае пешком...
Как-то Вагнер проговорился, что майор Загнер в дружеских отношениях с начальником гестапо.
— Герр майор, — начал Гефт, как только они остались втроем, — интересный случай...
— Да, я вас слушаю, — Загнер снял очки и, протирая стекла, уставился на Гефта.
— Несколько дней тому назад главный инженер Петелин рекомендовал мне, как мальчика из хорошей семьи, некоего Дегтярева. Петелин просил использовать его на работе в отделе главного механика. В тот же день я беседовал с этим «мальчиком из хорошей семьи». Дегтярев признался в своих близких связях с партизанами и предложил мне сотрудничество...
— Что? Что?! — Загнер надел очки и даже поднялся с кресла.
— Он сказал: «Вы, как старший инженер-механик, пользующийся доверием немцев, могли бы быть полезны нашим друзьям в катакомбах...»
— Как вы сказали фамилия этого... — Загнер взял карандаш и листок бумаги.
— Дегтярев Аркадий...
— Он придет к вам?
— Да. Я сделал вид, что заинтересовался предложением, и назначил ему свидание на сегодня в шестнадцать ноль-ноль.
— Очень хорошо! По этому вопросу к вам заглянет наш человек... Идите получайте деньги. Вы можете воспользоваться моей машиной, — он подошел к окну. — Она стоит у подъезда.
День только начинался, а дела было невпроворот. Сегодня чуть свет приходила Зинаида и сказала, что в двенадцать по радио будет передано важное сообщение Совинформбюро. Надо к этому времени обязательно быть на Малороссийской. Затем началась тонкая и сложная игра с начальником медницкого цеха Василием Васильевичем Гнесиановым. Прошлый раз он дал ему деньги на баббит. Гнесианов баббит купил в добрых, еще советских слитках. Николай все слитки тайно переметил и отдал в цех. Кроме того, сегодня должна состояться встреча с Иваном Александровичем Рябошапченко, откладывать ее больше нельзя.
Получив под отчет три тысячи марок, Гефт в машине баурата поехал на завод и вызвал к себе Гнесианова.
Начальник медницкого цеха вошел в кабинет и робко поздоровался. Пригласив его садиться, Гефт сделал вид, что заканчивает деловую записку, но в блокноте писал первые пришедшие на память строки:
Он пел, озирая
Родные края:
Гренада, Гренада,
Гренада моя![12]
Гнесианов уже немолод. Невысокий худощавый шатен, с пробивающейся сединой, черными кустистыми бровями и тонкогубым ртом. Он близорук и носит очки. В одну из встреч Полтавский дал очень меткую характеристику Гнесианову. «Хапуга! — сказал он. — Все мы считаем, что так и надо, не на свою власть работаем, но он, Гнесианов... Из хапуг хапуга! При всем том, веришь мне или нет, ждет не дождется, когда это нашествие кончится. Вроде он видит тяжелый сон и во сне думает, как бы ему проснуться!» Все это Николай припомнил, обдумывая тактику, которой надо держаться, и сказал:
— Ну вот. Простите, Василий Васильевич, что задержал. В прошлый раз на заливку мотылевых и рамовых подшипников быстроходного эсминца «П-187» мы израсходовали весь наличный запас баббита. Если мне память не изменяет, баббит покупали вы?
— Да, я. Вы мне давали деньги, подписывали акт. Я вам, Николай Артурович, показывал все слитки.
— Да, да, помню. Отличный был баббит. Так вот, завтра у нашего пирса ошвартуются два сторожевых катера и один буксир. У всех перезаливка подшипников. Вот три тысячи марок, Василий Васильевич, купите баббит.
— Расписку написать? — спросил Гнесианов, деловито пересчитывая оккупационные марки, или «рейхскредиткассеншейн», или РККС, как попросту называли кредитки, выпущенные немцами для территории между Днестром и Бугом.
— Зачем же мне расписку? — усмехнулся Гефт. — Разве мы не доверяем друг другу?
— Баббит вам показать?
— Порядок этого требует... Можете прямо сейчас поехать за баббитом...
— Спасибо, мне в цех надо...
— Как вам угодно, но чтобы баббит сегодня же был на заводе.
Озабоченный, Гнесианов вышел, а Гефт следом отправился на поиски Полтавского и нашел его с бригадой все на той же шаланде. Двигатель был установлен, и механик готовился к ходовым испытаниям.
Вызвав Полтавского на верхнюю палубу, Гефт сказал:
— Давно дожидается обещанная бутылка. Как смотришь, Андрей Архипович, если сегодня, к вечеру? Вино знатное, крепкое, венгерское бренди. На закуску есть баночка бычков...
— До чего заманчиво! — Полтавский проглотил слюну. — А дислокация?
— Знаешь что, пригласи еще Ивана Александровича Рябошапченко! Посидим втроем у него в конторке. Не возражаешь?
— Дело хозяйское! Стало быть, в шесть у Ивана Александровича в конторке. Будет передано!
Увидев возле эллинга инженера Сакотту, Гефт пошел к нему просить машину: надо было срочно поехать «за материалом».
Сакотта разрешил, но потребовал, чтобы к двум часам дня машина заехала за Купфером — он на совещании в дирекции порта у Дорина Попеску.
«Ну что ж, — подумал Гефт, — важное сообщение в двенадцать, к двум машина будет свободна».
Ровно в одиннадцать сорок пять Гефт остановил машину на Болгарской улице возле дома с проходным двором и приказал шоферу ждать. Через второй двор он вышел на Малороссийскую и условно постучал в дверь квартиры Семашко.
Зинаида работала на железной дороге, но в этот день, сказавшись больной, осталась дома и ждала Николая.
Кроме них, в квартире никого не было, но, соблюдая предосторожность, они спустились в подвал и закрыли за собой творило.
Николай зажег лампу, включил радиоприемник. Наушники они поделили, блокноты и карандаши были у каждого.
Наступила томительная пауза.
Боясь пошевельнуться, они вслушивались в наушники, в их тихо шелестящий звук, словно шум морской раковины. Но вот лампы нагрелись, послышался мелодичный звон, легкое комариное пение, затем все явственнее, все слышнее проступал в наушниках отсчет метронома... Тик-так... Тик-так... Тик-так... Тик-так... Эти позывные станции, этот счет времени вызывал ответный взволнованный стук сердца.
Николай посмотрел на часы: было без пяти двенадцать.
Вдруг они услышали звонкий хлопок, точно где-то там, в штурманской рубке страны, сняли с переговорной трубы крышку... И долгожданно и неожиданно прозвучал взволнованный голос Левитана:
