Здесь, судя по всему, он уже сделал свое дело. Хорошей школой для казаков стала их служба во Франции. Когда прибыли сюда, не было ни амуниции, ни орудий — одна смелость.
Теперь же это стали легионы, которые познали военную науку и смогут вести войну не только со смелостью и казацкой смекалкой, но и с приобретенным умением. Каждый казак мог стать наставником своих соотечественников.
Хмельницкий отогнал взмахом головы угнетавшие его мысли (когда это еще будет?) и еще сильнее сжал рукоять сабли. Он твердо знал, что ему нужно быть на Украине, откуда долетали вести все тревожнее и тревожнее.
Его звала родина. И оставив с Сирко часть запорожцев, он со своими любимыми пятнадцатью сотнями покинул Францию, теперь уже навсегда. А те, кто остался, около двух лет сражались вместе с королевскими мушкетерами против врагов Франции.
Пройдет семнадцать лет, и Пьер Шевалье в посвящении графу де Брежи, предпосланном книге «История борьбы казаков против Польши», напишет:
«Господин! Хмельницкому, который прибыл из глубины России во Францию, посоветовали, чтобы он, если захочет стать здесь известным, обратился к Вам, господин, потому что Вы можете засвидетельствовать доблесть его и его казаков с тем большей уверенностью, что Вы были почти очевидцем их мужественных поступков во время Вашего пребывания послом в Польше. Вы видели тогда собственными глазами начало казацкой войны и узнали все ее мотивы и тайны, поскольку Ваши отменные качества, так же как и характер Вашего почетного положения, заслужили Вам большую благосклонность и особое доверие покойного короля Владислава. Вы завербовали также, господин, немало тех искателей приключений для службы в королевской пехоте, которых Вы подобрали в Польше и повели во Фландрию, где их оружие часто уничтожало многих врагов; французским же войскам не приходилось вдохновлять их своей воинственностью, потому что им хватало собственной смелости».
Хмельницкий ехал по Украине, и сердце его все больше сжимала боль. То, что увидели он и его товарищи, вызывало тревогу и гнев. Опустошенная, голая земля чернела перед ними. Нигде ни человека. Казалось, что здесь прошел какой-то страшный мор. Иногда в мартовской болотной дали замаячит серая фигура, но и она, заметив богато одетых всадников, мгновенно где-то исчезала, да так, что высланные на поиски джуры[32] никак не могли ее найти.
«Вот до чего довели Украину клятые ляхи», — молча думал Хмельницкий, трясясь на коне впереди своего отряда, который, чуть отстав, тоже месил грязный талый снег, боясь нарушить глубокую думу своего командира.
В тревожное и сложное время вступала Украина. Хмельницкий видел и чувствовал это. Гнев народа против польско-шляхетского своеволия и разбоя дошел до предела. Магнаты-кролевята совсем распоясались. Им и король не указ. Вон, рассказывали в Варшаве, Иеремия Вишневецкий, этот прославившийся своей необузданностью магнат и лютый ненавистник украинцев, владения которого составляли чуть ли не целое государство с тридцатью городами и местечками, с сотнями сел, хуторов и слобод, решил прибрать к своим рукам город Ромны, принадлежащий надворному маршалу Казановскому. Собрав своих головорезов, Вишневецкий напал на Ромны и устроил там невиданный разбой и грабеж. Казановский пожаловался королю Владиславу IV. Решение короля вернуть город вызвало у Вишневецкого лишь смех. Не подействовало и распоряжение сеймового суда.
Хмельницкий видел, что король, как и раньше, ищет возможность подчинить себе кролевят, но это ему пока не удается. Может, потому он и согласился на просьбу Венеции, которая терпела поражение в войне с Турцией, включиться в эту войну. Венецианское правительство сулило за это королю большие деньги, в которых он так нуждался. К тому же, нанеся удар по Крыму, вассалу Турции, он навсегда освобождал Польшу от тяжелой и унизительной обязанности платить хану дань. Но для этого нужно было войско. Хмельницкий не сомневался, что король захочет использовать в этом дело казаков… Как ему намекали в Варшаве приближенные короля, король думает использовать их и против враждебной королевской власти магнатской оппозиции. Ну что ж, это его вполне устраивало.
Одно только его беспокоило — захотят ли этого казаки. Люди бегут от шляхетского своеволия за пороги, а многие еще дальше — на Дон. В Варшаве не на шутку обеспокоены. А донской атаман Михаил Иванов Татарин всех без разбору беглецов принимает с радостью. Передавал и ему, Хмельницкому: если будет несносно от шляхетского своеволия, чтобы приходил. Примут его на Дону как брата. Но его сердце переполнено народной болью и ненавистью к магнатам, заливающим кровью его родину. Не может он покинуть Украину.
И все настойчивее приходила в голову мысль, что если снова восстанет народ и казачество, именно ему предстоит стать во главе его. И Павлюк, и Сулима, и Гуня казнены, Острянин в России. Видно, судьба выбрала его. Он чувствовал это и много размышлял над тем, почему казацкие восстания, в которых он участвовал, терпели поражение. Вот если бы тогда они были больше связаны с народом, крестьянами да беднейшими казаками, да если бы заручились поддержкой России, все обернулось бы совсем иначе.
Хмельницкому сейчас, как никогда, нужен был совет. Кому доверить свои мысли? И он вспомнил о давнем знакомом Петре Могиле. С той памятной Цецорской битвы прошло более четверти века. За это время большие перемены произошли в судьбе Могилы. Блестящие связи (он был родственником князей Вишневецких), несказанные богатства, образование в заграничных университетах (он был учеником знаменитого Франсуа Верона, учителя Рене Декарта) — все это давало ему возможность избрать военную или придворную карьеру, но он избрал другое поприще — церковного и культурного деятеля.
В 1622 году Могила впервые приехал на Украину. В это время от ран, полученных в битве под Хотином, умирал гетман Петро Сагайдачный. Могила со своим отрядом также участвовал в этой битве, и они хорошо узнали друг друга. После этого он еще несколько раз приезжал в Киев на церковные праздники, сблизился с митрополитом Иовом Борецким, который позднее станет его духовником. В 1625 году Могила оставил светскую жизнь и постригся в монахи, в 1627-м — его избирают архимандритом Киево-Печерского монастыря, а в 1632 году — киевским и галицким митрополитом.
Хмельницкий знал о больших усилиях, которые пришлось приложить митрополиту, чтобы добиться у польского короля признания легального положения православной церкви на Украине, о его борьбе против унии, заботе о просвещении (благодаря его стараниям на основе братской школы была создана Киево-Могилянская коллегия), читал его «Евангелие учительное» и «Анфологион».
