Сейчас Саша учится музыке. Мы с женой воспитывали ее до пяти лет, так что сейчас без нее стало пусто. Мы очень по ней скучаем. Ей уже восемь лет. Конечно, нам ее очень не хватает.
Вихрем кружатся воспоминания… Мелькают годы… Кажется, это было совсем недавно… Рождение дочери… Внучки… Первые роли… Но к ним я вернусь немного позже. Сейчас же мне хочется вспомнить тех, кого уже нет с нами, но кто помог мне не только обрести профессию, но и научил добру. Тех, о ком можно сказать словами поэта: «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были».
После смерти Константина Александровича Зубова у нас менялись главные режиссеры, но фактически театром руководил Михаил Иванович Царев. Тогда не существовало должности художественного руководителя, но именно он играл «первую скрипку».
Михаил Иванович считался большим дипломатом (и заслуженно считался). О нас раньше с издевкой говорили: «вы же императорский театр» — и считали, что у нас все проходит легко и гладко. Забывают, что и мы бились за многие пьесы, отстаивали их. И у нас много спектаклей, которые так и не увидели свет. Например, «Танцы на шоссе», «По московскому времени», пьеса о создании атомной бомбы Шахназарова, «Такая любовь» Когоута, «Пятая колонна» Хемингуэя в постановке Бориса Бабочкина. Царев, конечно, пытался отстаивать их, но даже при всем его дипломатизме ему это не всегда удавалось.
Одно время требовали обновлять театры и сокращать коллективы на двадцать пять процентов. Все делали это. Царев же каким-то образом умудрился сохранить всех. Будучи председателем ВТО и директором Малого театра, он многих людей прикрывал и давал им возможность работать. Лучшие свои спектакли, вернувшись из мест не столь отдаленных, Леонид Варпаховский поставил у нас, Леонид Хейфец, когда ему стало плохо в Театре Советской Армии, пришел тоже к нам. При Цареве поставил в нашем театре свои лучшие спектакли и Борис Львов-Анохин.
Именно Михаил Иванович принял в наш театр Олега Даля. Олег закончил наше училище. Это был очень сильный курс. Там учился мой брат, Миша Кононов, Виктор Павлов, Слава Барышев. Сразу пять звезд с одного курса. Олег был человеком своеобразным, очень ершистым. Рано начал сниматься, рано стал популярным. Прошел несколько театров. К концу жизни, не знаю, по какой причине, он пришел в наш. Михаил Иванович Царев его взял. Взял, несмотря на то, что отлично знал, что он человек сложный. В Малом театре Даля отогрели. Он сам об этом говорил. У нас тогда начинались репетиции «Фомы Гордеева», и Даль получил роль Ежова, друга Фомы Гордеева. Роль небольшая, всего две сцены, но интересная. Фома и Егор Ежов, газетчик-фельетонист, сходятся на том, что оба обнаружили бессмысленность и лицемерие мира, в котором они живут. У Даля монолог о судьбах русской интеллигенции, который он произносил тонко и пронзительно. Вскоре после этого он уехал на съемки в Киев, где с ним и произошла трагедия. Очень обидно, что он умер таким молодым. Талантливый актер и, к сожалению, мало играл в классических пьесах. Именно в классике, на мой взгляд, он смог бы развернуться наиболее полно. Но жизнь распорядилась иначе. Малый театр принял все хлопоты по похоронам на себя. Конечно, в первую очередь это заслуга Михаила Ивановича Царева. Помню огромную очередь. Буквально вся площадь перед театром заполнена людьми, они двигались сюда с Неглинной улицы.
Не припомню, чтобы при Цареве кого-то уволили за пьянство. Прибегает кто-нибудь к директору театра и «продает» пьянку в гримуборной. На четвертом этаже. «Да! — вскрикивал Михаил Иванович. — Безобразие!» В присутствии посетителя снимает телефонную трубку и звонит своему близкому другу, заведующему труппой Александру Егоровичу Пузапкову. Он был очень предан Михаилу Ивановичу, и Михаил Иванович ему доверял. «Александр Егорович, что это у вас за безобразие. Ресторан устроили. Пьют. Сейчас я приду проверю». Он прекрасно понимал, что, пока он дойдет до четвертого этажа, Александр Егорович даст команду и всех предупредит. Он поднимался, быстро входил и, конечно, не заставал никого.
Я стал свидетелем и такого случая. Был у нас Владимир Иванович Головин — очень милый человек и неплохой актер. Правда, иногда он позволял себе выпивать в гримуборной. Кто-то из «доброжелателей», а такие в театре, да и везде, всегда найдутся, на него написал. Пришлось разбирать его на партийном бюро. Пришел Царев. Один выступает, другой, третий. Все клеймят бедного Владимира Ивановича, я смотрю на него, вижу, он весь побагровел, сидит ни жив ни мертв. Думаю, у него будет инфаркт. Я страшно переживал, был уверен, что его уволят. Берет слово Царев. Долго говорит о том, что эго безобразие, как это можно допустить и т. д. и т. п. И вдруг неожиданно заканчивает: «Выговор».
Сам Михаил Иванович с удовольствием выпивал, любил коньяк, но никогда не пьянел и обычно, выпив, начинал читать стихи. Причем он читал потрясающе, мог читать всю ночь. Он очень любил поэзию. Был выдающимся чтецом. Он создал как чтец поэтические циклы Пушкина, чье творчество сопровождало его всю жизнь, Лермонтова, Тютчева, Некрасова.
Царев многим помогал. Помог в трудную минуту и мне получить московскую прописку. То есть если он что-то обещал, то он это делал. Потом я в этот кабинет не заходил и никаких заявлений не подавал. Когда я проработал в театре уже лет двадцать пять, меня вдруг вызвал Царев. Я шел и думал: чем же я провинился? Поговорили о том о сем. Вдруг неожиданно он меня спрашивает: «Что бы ты хотел сыграть?» Я даже опешил — у нас обычно об этом не спрашивают. Я мгновенно сказал: «Сирано». Мы стали разговаривать дальше. Через полгода он меня опять вызывает и говорит: «У нас будет «Сирано». Ставит Рачик Капланян. На худсовете спросят, кто будет играть Сирано, ты молчи». Так и случилось. То есть понадобилось двадцать пять лет, чтобы он спросил, какая у меня мечта. Значит, я дослужился не до звания, а до того, чтобы меня спросили о мечте. А это не менее почетно. Это знак уважения к партнеру. Больше я о своих мечтах никогда не говорил. Я даже боюсь этого.
Очень важно, что он получил от меня конкретный ответ. Ко мне недавно пришла одна актриса и попросила дать ей роль, хотя бы во втором составе. Я ее назначил. И я уверен, что она сыграет хорошо. Потому что, когда у человека есть желание, это очень важно. Так мое желание понял и Михаил Иванович Царев.
Работалось и жилось ему нелегко. В сезон играли пять новых спектаклей на двух сценах. А играть всегда хочется всем. Поэтому на художественном совете иногда могли загубить хорошую пьесу, если понимали, что в ней нет ролей для определенных актеров. Взять пьесу чуть похуже, но для себя. Поэтому я при первой возможности отказался от худсовета. Именно он рассадник сплетен и интриг. За время пребывания в художественном совете я это прекрасно понял. Критика должна быть открытой.
