Всегда с большим удовольствием и выдумкой Джоаккино сочинял ансамбли. Сколько симпатичных, оригинальных и смешных приемов можно там использовать! Взять хотя бы секстет из конца I акта, чей комизм всегда вызывал бурную реакцию слушателей. Постоянно повторяемое в нем «турецким купцом» слово «sigillara» («опечатывание») даже стало вторым названием оперы по всей Ломбардии.
Успех был полный. После премьеры, состоявшейся 26 сентября 1812 года, опера выдержала более 50 представлений. И принималась слушателями неизменно с горячим одобрением. Стендаль писал, что она «создала в театре «Ла Скала» эпоху радости и восторгов. Чтобы ее послушать, толпы людей прибывали в Милан из Пармы, Пьяченцы, Бергамо и Брешии и из всех городов за двадцать миль в округе. Россини стал первым человеком своего края; всем хотелось во что бы то ни стало его увидеть». Оперы других авторов, звучавшие в театре «Ла Скала» в этот сезон, каким бы громким успехом раньше ни пользовались, теперь никого не интересовали. На устах у всех был только Россини. Восхищаясь его музыкой, поговаривали даже, что в образе Маркобио, невежественного самонадеянного и продажного журналиста, в опере дается карикатура на миланских борзописцев. Может быть, именно этого и хотел Романелли. Кстати, он же за это и расплачивался, поскольку на него миланская пресса обрушила свое суровое суждение. Музыка же Джоаккино была принята с воодушевлением.
На следующий день после премьеры, 27 сентября, газета «Миланский курьер» писала: «Россини – молодой гений, который подает надежду, что достигнет превосходных результатов. Воспитанный на принципах строгой школы, он отличается от множества современных композиторов великолепным и живым колоритом, самобытным стилем и своего рода обдуманной простотой кантилены… кажется, что композитор избрал серединный путь между немецкой формой и итальянской мелодией. Не все главные номера равноценны по мысли и развитию, но большинство, и в особенности оркестровые, обнаруживают соблюдение самой искусной гармонии и делают честь его уму, равно как и его вкусу».
Музыка была так прелестна, что подействовала даже на генерала, командовавшего войсками в Милане. Джоаккино исполнилось тогда 20 лет, и ему предстояло идти в армию. И неизвестно, чем бы все это кончилось, ведь Италия вместе с Наполеоном принимала участие в походе на Россию, если бы не благорасположение командующего, освободившего композитора от воинской повинности. Так, по собственному признанию, очаровательный юноша «был сохранен для мирных занятий» и перед ним открылся нелегкий путь к созданию блистательно легких звуков его произведений, мудрых и насмешливых, воспевающих свободу и исполненных проникновенной лирики, путь к шедевру. Ведь это был РОССИНИ…
Глава 5.
СЧАСТЛИВЫЙ 13– й ГОД, ИЛИ МУЗЫКА, СТАВШАЯ ОРУЖИЕМ
Итак, испытание в «Ла Скала» окончилось благополучно. Успех «Пробного камня», сделавший имя Россини известным, поставил молодого композитора наравне с самыми известными музыкантами. Джоаккино всего 20 лет, а он уже автор шести опер, каждая из которых явилась очередным шагом на пути совершенствования композиторского мастерства. Яркость мелодики и искусство развития музыкального материала, живость музыкально-сценических ситуаций и богатство оркестра – все это было ново, необычно и не всегда встречало понимание у слушателей. Но признание все-таки пришло. Обычно порицания исходили от завистников и всевозможнейших рутинеров, для которых был невыгоден контраст со смелыми и свежими произведениями Россини. Конечно, не все замечания были неправильны. Джоаккино и сам видел многие недостатки своих опер. Однако как же могло быть иначе, если надо было приспосабливаться и к исполнителям, и к оркестрам, если постоянно надо спешить! А не спешить просто нельзя! Ведь необходимо помогать родителям с бабушкой, а за каждую оперу платили совсем немного: 200 – 250 лир. Вот и приходилось вертеться.
Успех «Пробного камня» принес сразу несколько новых предложений. Импресарио театра «Сан-Моизе», которым тогда был некий Чера, дал Джоаккино сразу два либретто. И оба – одно хуже другого. Россини, заинтересованный в заработке, не отказался. Да и не привыкать ему было к подобным сюжетам своих опер.
И вот снова Венеция… Она предстала перед восхищенным взором Джоаккино в очаровании матового света золотого осеннего солнца. Дремотно-зеленая вода каналов лениво плескалась о мраморные лестницы дворцов, спускающихся прямо к ней. Изящные Мостики, черные грифы гондол, площадь Сан Марко, Дворец Дожей… Эта извечная и неугасимая красота нахлынула на молодого композитора, заполнила все его существо. А ему надо было работать.
Либретто Луиджи Привидали «Случай делает вором, или Перепутанные чемоданы» было суждено первому увидеть свет рампы. Однако в нем не оказалось ни новизны, ни остроумия… В непогоду граф Альберто оказывается в сельской гостинице и попадает в неразбериху из-за того, что его слуга перепутал чемоданы своего хозяина и дона Парменьоне. А тут еще суженая графа, когда тот приехал в дом ее опекуна дона Эвзебио, вздумала притвориться камеристкой, чтобы побольше разузнать о будущем муже. Всю эту кутерьму переодевания, неузнавания сделала возможной для восприятия зрителей только живая и ясная музыка Россини.
В спешке Джоаккино даже не успел сочинить увертюру, которую пришлось позаимствовать из оперы «Пробный камень». Правда, к ней он сочинил «элегантную прелюдетту». И то хорошо! Ведь вся опера была написана за 11 дней! И все-таки, несмотря на спешку, небрежности и оперные штампы, и в этом произведении стихийно прорастают интонации, которые послужат в совершенствовании и окончательном определении россиниевского музыкального языка. Взять хотя бы квинтет «Какой приятный, какой изящный». Его начало иронично рисует портрет дона Парменьоне отрывистым и нервным parlando (говорком). Этот квинтет – одно из самых удачных мест в опере.
Все же судьбу произведения нельзя назвать счастливой. На премьере, состоявшейся 24 ноября 1812 года, оно встретило прохладный прием. Исполнение получилось весьма посредственным, и опера выдержала всего 5 представлений. Конечно, торопливость очень вредила Джоаккино. Некогда было ни обдумывать сочиненное, ни переделывать или вносить поправки. Ведь это уже не лицей, где каждая ошибка становилась предметом внимания, чтобы не повторить вновь. Это сама жизнь, которая в своем стремительном беге не давала возможности оглянуться назад. Воспитаннику «строгой школы» падре Маттеи пришлось попрать многие правила, которых его приучали скрупулезно придерживаться. И падре Маттеи, который в тиши своего класса не только наблюдал за блестящим восхождением своего бывшего ученика к славе, но и видел многие погрешности его сочинений, часто бывал недоволен. В одном из писем Джоаккино строгий падре писал: «Остановись, несчастный, ты позоришь мою школу». А разве молодой маэстро сам не видел недостатков своих произведений? Но что же делать, если он вечно спешит? Однако к своему положению Россини относился с тонкой насмешкой умного человека над неизбежностью. «Высокочтимый учитель! – писал он в ответ падре Маттеи. – Будьте терпеливы! Когда я не буду вынужден зарабатывать свое пропитание пятью или шестью операми в год и рукописи еще сырыми пересылать переписчикам, не имея возможности хоть раз перечесть их, я начну сочинять музыку, которая будет достойна Вас!» А сейчас надо было торопиться…
