Потом он уехал в Москву учиться в Академии имени Жуковского.
В общем, объявляю я поезда день за днем – работаю. А тут начальник станции Серенко, как-то услышав новый голос, поинтересовался:
– А кто там у нас объявляет?
Ему женщины в справочном сообщили:
– Это Роза. Такая дивчина хорошая.
И чем я им так понравилась? Я ведь с ними только «здравствуйте» и «до свидания».
Тогда Серенко заходит ко мне и спрашивает:
– А что ты тут делаешь?
– Я диктор, – говорю. А сама отмечаю, что в петлицах у него три гайки – значит, начальник.
– И давно ты работаешь?
– А кто вы такой, дядечка? – задаю встречный вопрос.
– Я – начальник станции.
Когда я в отделе кадров оформлялась, меня спросили:
– Кем ты хочешь стать?
Прочитав только что в приказах подпись «начальник дороги», я, не задумываясь, ответила:
– Начальником дороги.
Кадровик посмотрел на меня и одобрил:
– Плох тот солдат, который не хочет быть генералом.
А девчонка-инспектор засмеялась.
– Такая здоровая девчонка и сидишь тут, ничего не делаешь, – заметил Серенко и увидел мою подработку – я талончики прикрыть не успела. – Понятно, хорошее место выбрала.
Потом начал он меня обо всем расспрашивать. А поскольку Тоня из справки меня предупредила, что это самый большой начальник, то отвечала я ему честно.
– В общем, так, Роза Эпштейн, завтра в восемь утра на третий путь идешь стрелочницей, – в завершение беседы сказал начальник станции.
– Я же не умею и не знаю, – растерялась я.
– Там тебе все расскажут. Пойдешь младшей стрелочницей. Потом станешь старшей стрелочницей. А потом я тебя заберу к дежурному по станции оператором. Вырастешь у меня в хорошего движенца.
– А что такое движенец? – спросила я потом у Тони.
– Движенцы – это те, кто работают на путях.
Пока между поездами было время, пошла я искать, где этот третий пост. Нашла. Старшим стрелочником там работал узбек. Он маршруты, куда какие стрелки направить, задавал по-узбекски, а матом крыл на чистом русском. У него в помощниках были младшие стрелочники: Сильва, студентка филфака Ташкентского университета, и хроменький мальчик, у него одна нога короче другой. Сильва в Коканд с семьей перебралась и за возможность получать 800 граммов хлеба бросила университет и пришла работать на станцию. Через неделю я уже работала вместе с ней. Стерва первостатейная, она и по-узбекски, и по-русски говорила хорошо, ничего не боялась, знала свои права – могла и матом послать. Для меня же все это было ужасно. Старший стрелочник, узбек, приносил с собой в какой-то чаплыжке вареный рис и лепешку. Что это за еда для мужика на двенадцать часов? Теперь-то понимаю, он же голодал, как и мы. Но Сильва на него злилась:
– Пошел жрать, зараза! Еще и в столовку пойдет.
– Ну и пусть идет – он же мужик, – урезонивала я напарницу.
Старший стрелочник заметил мой интерес к работе. Я искренне старалась узнать, что к чему. Стрелочная улица, которую я обслуживала, насчитывала 49 стрелок. Потом я читала, что на крупнейшей станции Южной железной дороги стрелочная улица имела 31 стрелку. А тут 49! Побросай-ка эти стрелки – у каждой противовес чугунный весит больше пуда. И надо ж – стрелку к стрелке, чтобы маршрут был правильный. Этот узбек издали все видел. Бывало, что и ошибешься – не на тот путь перевернешь, а это приведет к крушению. Он тут же заметит, скажет:
– Ну-ка беги, тридцать четвертую быстро сделай правильно!
– Двенадцатую ты как поставила? Неприлегание к главному рельсу!
Если стрелка не совсем прилегла, так надо еще и придавить, чтобы абсолютное прилегание было, иначе при движении поезда она отойдет под колесом. Чтобы все это усвоить, я все руки себе расписывала номерами стрелок, какая к какой должна выставляться. А жара стояла такая, что чернила с потом расплывались – ничего не разберешь. Так у меня и ляжки исписаны были номерами стрелок. Старший все это видел и оценил. И когда начальник станции как-то спросил у него: «Ну, как там девки? Справляются?» – похвалил:
– Уж больно Роза хорошая.
И месяца через четыре приходит к нам Серенко и говорит:
– С завтрашнего дня, Роза, выходишь к дежурному по станции оператором.
– А я сумею?
– Сумеешь, но дежурства два попрактикуешься.
Глава 10
На пути к профессии
Оператор ведет учет поездов: сколько поездов прошло, их номера, количество вагонов. Натурный лист, в который все записываешь, – большая книжка на ту и на другую сторону – на четное и нечетное направления.
Я сразу спросила у Серенко:
– А сколько хлеба там положено?
Он улыбнулся:
– Ты остаешься младшим стрелочником по штату, и твои восемьсот граммов с тобой будут.
Я тогда посчитала это несправедливым. Со мной работала молодая женщина, которая значилась оператором и получала 650 граммов, а я – 800. Мне стало стыдно. Пошла к заместителю начальника станции:
– Вы знаете, товарищ Ратовский, конечно, мне жалко, но ничего не сделаешь. Оля получает шестьсот пятьдесят граммов хлеба, а я восемьсот.
– Так чего тебе, мало что ли?
– Нет, наоборот.
Ратовский посмотрел на меня внимательно и отправил:
– Иди, работай!
Тогда я отцу рассказала про такое неравенство. Отец меня поддержал, а Берта стала кричать:
– Что ты лезешь в эти дела? Дали – бери!
Но отец не согласился с ней и посоветовал:
– Нет, Роза! Ты сказала Ратовскому, а теперь еще скажи Серенко. Чтоб тебя никто не упрекнул.
Это потом я узнала, что такое «подснежники». В парткомах у нас кто сидел? Слесари да токари. И получали за слесаря и токаря, которые работали в грязи и чаду.
Дежурным по станции был Михеич – мужик грамотный, умница невозможный, но пьянь. Когда я с ним работала оператором, он придет утром, разбросает станцию: это туда, это сюда. Мне даст заданий сорок и уходит. Вышел и пропал. Поезд прибывает, запрашивает путь. Но я не имею права принять поезд. Я же оператор, а не дежурный по станции. Тогда включаю посты – первый, второй, пятый – всех, кто участвует в приеме поезда:
– Девочки, тут вот Наманган запрашивает. Какой у нас путь свободный?
– А что, Михеича нет?
– Да он сейчас придет, – говорю.
– Все понятно. Роза, не беспокойся, у нас четвертый путь свободный. Будем гонять только по четвертому пути с Намангана. Все сделаем!
– Пожалуйста, девочки! Только никому не говорите, ладно?
Михеич утром часов в пять приходит, посмотрит по моему журналу, сколько поездов отправила, сколько приняла:
– Корова, ты чего это сюда приняла этот поезд? Ты его должна была туда принять. А почему?
Я соображала быстро:
– Сюда надо было принять потому, чтобы потом уже не переставлять его. А тут пришлось вторую маневру делать.
