- А какой грех?
- Этого я тебе не скажу.
- Ну, хотя бы большой?
- Очень большой. И сказать-то страшно, какой большой.
- И не говори, я и так знаю, какой у тебя грех.
- Ну и какой же?
- Ты президента Кеннеди убил.
Мужик внимательно посмотрел на Василия, затянулся сигаретой и поперхнулся дымом от внезапного разряда хохота:
- Ох-хох! О-о-охо! Не могу! Кеннеди! Ну умори-и-ил! А в Аме… а в Америке-то бьются, не могут найти. И не знают, козлы, что его Лешка Полупятов замочил.
Отсмеявшись, он закурил новую сигарету и сказал:
- Полупятов - это я.
- Чижов. Василий.
- Молодца, Чижов! За словом в карман не полезешь. Пойду к батюшке, споведуюсь, что я Кеннеди кокнул. Вообще-то я Клинтона бы с удовольствием. Морда мне его не нравится. А Кеннеди во мужик был, я б его не тронул. Проходи мимо меня Кеннеди, я не трону. А Клинтон - глаза белые… не люблю. Я за Агдам Хусейна.
- Правильно. Ну что, дальше-то можно мне на своих двоих?
- И не думай. Поп-то должен видеть мои добрые дела. Давай обратно полезай на хребет мне.
- Да ладно, я отцу Василию и так расскажу.
- Полезай, говорю!
Пришлось опять слушаться приказов Полупятова.
- Алексей, а ты почему Полупятов? В половине пятого, что ли, на свет появился?
- Не, это, сказывают, моего прапрадеда змея в пятку укусила, мясо срезали, полпятки только оставили. И прозвище - Полупят. А от него пошли мы, Полупятовы.
Тут Чижов увидел отца Василия, выходящего из церкви и направляющегося в сторону своего дома.
- А вон и батя, - сказал Полупятов. - Эй! Отец Василе-ей! Глянь-ка, кого я тебе несу!
Батюшка остановился, стал укоризненно качать головой. Потом встревожился, быстрым шагом направился навстречу.
- Да сбрасывай ты меня уже, пришли ведь! - возмутился Чижов.
- Нет, донесу! - упрямился «конь», как осел.
- Что? Нога? - спросил священник, приблизившись.
Тут только Чижов очутился на земле.
- Да нет, все в порядке, - поспешил он успокоить батюшку.
- Это я его сам, по собственному сердцу, за искупление моих грехов, - заморгал глазами Полупятов, вмиг превратившись в застенчивого мальчика лет сорока пяти.
- Тьфу ты! Я так и знал, что опять твое озорство, - разгневался отец Василий. - Ну, здравствуй, чадо, доехал, значит, на сивом мерине? Алексей, иди-ка печь погляди в гостеприимном доме. Иди, после поговорим с тобой!
Тот, почесывая затылок, неуверенно зашагал к построенному в прошлом году домику для приема батюшкиных гостей. Василий и отец Василий тем временем троекратно поцеловались, и духовник благословил свое духовное чадо.
- Что за Алексей такой? - спросил Чижов.
- Да вот, видишь, послал мне Господь подарочек. Освободившийся. Ты в заговенье уехал, а назавтра, в первый же день Великого поста, явилось сие чудо. Говорит, его в тюрьме Богородица посещала, обратила на путь истинный.
- Уголовник?
- Говорит, не убийца, а только так, по баламутству башки своей пятнадцать лет по лагерям мыкался. Побеги там, что ли… Шут его разберет. Но намучился я с ним. То запьет, то затоскует, то грешит, то кается. То неделю толково все делает, пилит, чинит, стругает, навоз выносит, чистит, драит, а то неделю - как пролежень. Видать, провинился я перед Богом. Дьякона-то моего владыка забрал. Рукополагать его будут в священники и - в Торжок. А вместо дьякона - нового мирянина, вот этого Алексея… Наталья! Вася приехал.
Они уже вошли в дом. Матушка опять хворала, только немного приподнялась поцеловаться с гостем.
- Кудеяр-то наш чего учудил! Тащил его на хребте своем.
- Как тащил?
- Спроси у него.
- Я только свернул от «Девчат», он мне и попался. Силком заставил сесть на него. Говорит, ему грех какой-то загладить надо.
- Видала? - хмыкнул отец Василий. - Знаю я его грех. Бутылку запросит.
- Не давай, да и все, - вздохнула матушка.
- И не дам! - топнул ногой отец Василий. - Великая пятница, а его враг рода человеческа крутит. Наташ, чего на стол накрыть?
- Каша гороховая, суп грибной.
- Я… это… - пробормотал смущенно Чижов. - Батюшка, благословите меня и завтра наистрожайше поститься, ничего не вкушать.
- Не благословляю, - отрезал священник твердым голосом. - Работы много. Сейчас с тобой вынос плащаницы. Ладно, сейчас есть не будем, а после выноса пообедаем. Потом будем храм мыть-прибирать к празднику. Никаких «наистрожайше». Тут ко мне в понедельник приехал один из Твери. В Богоявленье крестился и сразу осознал себя наилучшим христианином. Весь Великий пост ничего вообще не ел, исхудал, отощал и стал животом маяться. Приехал ко мне, как говорит, за нравственным подкреплением. А я ему: «Поешь, да пойдем дрова перенесем из старого сарая в новый». Не занравилось ему у меня. Поехал куда-то дальше, новую обитель какую-то навещать. Где-то километрах в шестидесяти от нас года два или три новая обитель появилась, но, как я слышал, экуменическая или даже и того похлеще.
- Какой-то Город Солнца, - вставила матушка.
- Понятно, - сказал Чижов, радуясь, что он добрался и опять здесь, при отце Василии. - А вы, Наталья Константиновна, все хвораете?
- Хочу встать к Пасхе, да вот даст ли Господь? Как там раба Божия Елизавета, Вася?
- Спасибо, хорошо, просила низко вам кланяться. Подарки… - Чижов было бросился к своей сумке, но отец Василий упредил:
- В воскресенье положено подарки дарить.
- Подойди ко мне, Вася, - попросила матушка.
Он подошел, наклонился, она зашептала:
- Не дал еще Господь зачатия вам?
- Нет еще, Наталья Константиновна, - покраснел Чижов. - Да… ведь и пост был!
- Ах, ну да! А я и забыла, что ты перед самым постом к нам приезжал. Вот дура! И чего, спрашивается, спрашиваю! Ну ничего, отец Василий намолит вам младенчика, готовьтесь. Это я точно знаю, у меня есть предвидение. Будет у вас чадо. Либо в конце того года, либо в начале следующего.
- Да в конце этого и не успеем, - улыбнулся Чижов. - До конца этого года меньше девяти месяцев осталось.
- Тоже верно. Ну, стало быть, к следующей Пасхе ты к нам с радостным известием приедешь. Готовься, говорю тебе!
- Спасибо, матушка, - растрогался Василий и поцеловал Наталью Константиновну в прохладную гладкую щеку.
Затем они с отцом Василием отправились в храм.
- Что, никого нет в Радоницах? - спросил Чижов по пути, вдыхая чистый воздух, с любовью оглядывая кладбище, на котором в свое время столько пришлось потрудиться, расчищая могилы, заросшие бурьяном.
- Две старушонки, - отвечал священник. - Прасковья да Марья. Хорошо, хоть эти имеются. Приходят помогают, готовят. А дачники ихние летом только приедут. Хотя, может, из Левриков кто и прибудет завтра.
