ничего не знал о родных, оставшихся под оккупацией, воспользовавшись передислокацией штаба 31-й армии на новый командный пункт, заехал в Калинин. На квартире брата он застал его 10-летнюю дочь и 3-летнего сына, а на общей кухне соседней квартиры – свою мать. Дочь брата рассказала, что мама пошла искать папу, которого три – четыре дня назад пришли и взяли какие-то дядьки. А Александра Николаевна сообщила, что в октябре 1941 г. они с дочерью, спасаясь от бомбардировок Ржева, переехали в одну из ближних деревень, и при подходе немцев 12 октября добрались до Калинина. Из Калинина ни они, ни брат с семьей эвакуироваться не смогли – к вечеру 14 октября город был занят немцами. Это было, наверное, и физически невозможно, если учесть, что накануне 65-летняя женщина прошла пешком более 100 километров. Кроме того, брат Иван работал пожарным при доме, в котором проживал, и не имел никаких указаний вышестоящего начальства – руководства нефтебазы.
Скорее всего, начальства никакого уже и не было, о панике, охватившей калининских руководителей известно из сообщения прибывшего в город утром 13 октября 1941 г. Военного совета 30-й армии и расследования военного прокурора армии. Как выяснилось, к этому времени из города, в котором началось мародерство и пожары, эвакуировались практически все сотрудники милиции, госбезопасности и пожарной охраны. Военсовет потребовал у секретаря обкома ВКП(б) Бойцова и начальника УНКВД Токарева вернуть сотрудников в город, прекратить панику, организовать эвакуацию ценностей. Но за оставшиеся часы уже ничего сделать было нельзя.
Оказавшись в оккупированном Калинине без средств существования и возможности прокормить престарелую мать, ее дочь Татьяна, медсестра по профессии, поступила на работу в гражданский госпиталь, а брат, по предложению квартального, остался пожарным и «заведующим домом». Получал за это от немецких властей плату – 0,5 кг хлеба в день. После освобождения города, брат так и остался «при доме», а 19 декабря 1941 г. был арестован.
Все это подтвердили вернувшиеся из города жена брата и сестра Д. И. Горюнова. Он находился в квартире, когда пришел милиционер с понятыми для производства обыска с целью обнаружить вещи, якобы присвоенные братом. Но обыск положительных результатов не дал.
Будучи, по выражению Д. И. Горюнова, до крайности потрясенным арестом брата, но не находя нужным вдаваться в подробности обстоятельств, которыми занимаются следственные органы, он отправился на запланированные на площади Ленина торжественные похороны, погибшего 21 декабря смертью храбрых командира 262-й стрелковой дивизии 31-й армии полковника М. С. Терещенко. И там доложил обо всем члену Военного совета армии бригадному комиссару А. Г. Русских, с которым выехал на новый КП армии в д. Вашутино. Там он поставил в известность о случившемся командующего 31-й армией генерал-майора В. А. Юшкевича, а вечером написал рапорт Н. Г. Ханникову.
Все он сделал правильно, даже исходя из современной практики служебной деятельности органов безопасности. Все он сделал правильно и исходя из конкретно-исторической реальности. «Арест брата, чем бы он ни обосновывался, и чем бы он не закончился, – писал Д. И. Горюнов в ночном рапорте 24 декабря 1941 г., – наложил позорное пятно не только на меня, но и на мою семью и всех других моих родственников, – в том числе на моего младшего брата Павла, еще в 1939 году награжденного орденом «Красная звезда» за боевые отличия в борьбе с японскими захватчиками. Наконец, на мою старуху-мать…гордившуюся своими сынами».
«Лично я, – писал он далее, – начавший свою сознательную жизнь 16-летним юношей на фронте Гражданской войны в рядах Красной армии и последовательно до сего дня, работая не покладая рук на благо своей любимой родины, – никогда не помышлял, чтобы мой старший брат – участник империалистической и Гражданской войны, кочегар, шлифовальщик, бессменно проработавший 10 лет пожарником, неоднократно премированный за добросовестную службу, – вдруг оказался если не прямым помощником фашизма, то мародером и пресмыкающимся». (В разное время И. И. Горюнов работал начальником пожарной охраны Калининского дворца пионеров, вагонзавода).
«А поэтому, больше не считаю его своим братом и надеюсь, что правосудие, при установлении его, хотя бы небольшой виновности, накажет его по заслугам», – отмечал начальник особого отдела НКВД армии, давая, кроме того, поле для маневра своему руководству. В том числе и кадрового: «Одновременно прошу Вашего ходатайства перед Управлением особых отделов НКВД СССР о переводе меня на менее ответственную работу на фронте Великой Отечественной войны, т. к. позор брата позорит в глазах окружающих и меня, которые могут смотреть на меня с недоверием, что для меня будет пыткой».
Сказать, что Н. Г. Ханников оценил этот шаг подчиненного, значит, экстраполировать современные «ценности» на то время. Однако, в целом это выглядит именно так. Фигура начальника ОО НКВД Калининского фронта, бывшего матроса Черноморского флота и сотрудника Одесской ЧК, за долгие годы службы в органах госбезопасности претерпела сложную эволюцию, и до сих пор недостаточно оценена в когорте руководителей советских спецслужб. Например, бывшие подчиненные, уже позднее, в личных письмах благодарили его за то, что он всегда учил взвешенно и объективно разбираться в людях. В нашем случае Н. Г. Ханникова характеризует то, что он не устроил из события с Горюновым скоропалительного шоу, а поручил А. М. Оксеню получить в УНКВД КО и доложить справку по следственному делу И. И. Горюнова.
Такая справка была получена через месяц, 22 января 1942 г. В эти дни замыкалось кольцо немецкого окружения прорвавшейся к Ржеву по плану Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции южной группы 29-й армии. Все усилия Калининского фронта были направлены на локализацию этой серьезной неудачи, февраль прошел в попытках деблокировать окружение. 31-я армия вела бои северо-восточнее Зубцова, недалеко от родной деревни Д. И. Горюнова.
В конце января 1942 г. следственное дело И. И. Горюнова было закончено и направлено военному прокурору войск НКВД Калининского фронта.
Следствием было установлено, что И. И. Горюнов «из города не эвакуировался», а во время оккупации немецкими войсками «добровольно поступил на службу в управу Центрального района на должность коменданта здания» и «активно проводил все мероприятия оккупационных властей». Допрошенные по делу свидетели показали, что И. И. Горюнов все обязанности и распоряжения немецких властей выполнял исправно: следил за светомаскировкой, нес охрану дома, и наблюдал, чтобы никто из подозрительных не ночевал в вверенном ему доме. Один из жильцов, например, заявил, что Горюнов заставлял его жену ходить тушить
